Альфонз Беднар - Дом 4, корпус «Б»

— Постойте, — немного погодя сказала она мальчикам. — Погодите немного.

Мальчики остановились.

Мать прислушалась. Лучше было бы, думала она, если бы теперь появился кто-нибудь из городских, хоть сам лесничий, он пусть придет и все его подручные, и прогонят нас прочь от этого ужасного дела, и пусть весь город знает, что мы, Марки, покрыли себя таким страшным позором. Крали у города лес. Может, это помогло бы лучше, чем то, что я задумала.

Она прислушалась.

Ничего не было слышно — ровно ничего.

Было четыре часа утра, и город спал, светясь редкими усталыми желтыми огоньками, кое-где рядом с башней было видно освещенную стену или кусок крыши. На всем лежал белый свет, на пастбищах, на лугах, на пашнях, земля белела далеко и широко и только у горизонта сливалась с тучами и туманом. Через поле тянулась синевато-серая лента — там была проезжая дорога, а рядом с дорогой, где снег ровнее, матери и ее детям было легче всего подтащить бревна к дому.

Мать усмехнулась тому, что ее радует снег. Слава богу, его много, уже с начала декабря задули метели, дули-дули, бесновались, там совсем засыпало дорогу, а тут сдуло с нее весь снег до самой земли, оставив лишь корку льда, смерзшуюся глину, колючий песок да камни. А потом оттепель, потом снова морозы, каждый день солнце, снег стал твердый, покрылся гладкой, как лед, коркой, с которой ветер сдувает все, даже свежий снег… Хотя чему тут радоваться? Она смахнула слезу.

Некоторое время еловые бревна легко скользили по обледеневшей корке, но корка была щербатая и перетирала веревки, которыми были обвязаны бревна.

— Постойте!

Братья остановились рядом с дорогой, остановились и Сильва с сестрой, и мать, и все прислушались.

— Слава богу, — сказала мать немного погодя, — все в порядке, пошли! Тихонечко и глядите в оба.

Двинулись, и тут под бревнами перетерлась веревка, сначала одна, потом — другая, третья. Мальчики отскочили, и все три бревна покатились по снегу.

Все замерли, и мать расплакалась в голос, увидев, как бревна катятся вниз, к дороге. Она перепугалась, что они закатятся туда, и все будет кончено. С дороги их уже не вытащить. Но вдруг она обрадовалась, чуть не захлебнулась от радости — да, пусть так и будет, пусть город все узнает… Только что она скажет детям?

Бревна катились, подпрыгивали то одним, то другим концом, скакали, как озорные ребятишки, сталкивались, мрачно погромыхивали, укатились далеко-далеко и остановились у самой дороги перед невысоким снежным заносом.

— Боже мой, дети, скорее туда!

Дети припустили вслед за бревнами.

Собрали с земли пилу, топоры, обрывки веревок и помчались вниз по твердому, гладкому и скользкому снежному насту. Добежали до бревен, связали перетершиеся веревки, подтащили бревна на более ровное место, снова связали их.

Сильве досталось тащить пилу-брюхатку, а сестре Виоле оба топора, братья волокли бревна, мать придерживала их сзади, так дотянули их до самой дороги, где был проход через поваленный плетень в сад к Маркам. По одному бревна проволокли через сад во двор.

Луна склонилась к горизонту, огромная, круглая, опустила свой лик и ушла за гору, поросшую еловым лесом.

А отца Сильвы в это время еще не было дома, дети ждали, радостные, что покажут ему дерево, их даже сон не брал. Но когда воскресным утром колесных дел мастер Йозеф Марко вернулся домой и увидел во дворе еловые бревна, он рассмеялся.

— На что они мне? — сказал он жене. — Что я из них сделаю? Разве шпильки для кровяной колбасы? Была дура, дурой и осталась, и сам господь тебе не помог.

Мать плакала, мальчики стиснули зубы, а девочки так и не поняли, что произошло.

— Да, вот это было утро, — сказала Сильва Брежная своему мужу Миро. Тот был уже одет и готов ехать в командировку. — Никогда его не забуду. То воскресное лунное утро было тихим, город не заклеймил нас позором. Может, никто ничего не узнал, а может, и узнал, да не сказал, боялись, совестились даже заподозрить.

Брежный на это ничего не ответил.

Лунный свет, отраженный от стекол книжного шкафа, передвинулся и стал уходить с Сильвиной груди. Комната тускло серела — мебель, две картины под стеклом, гладкие белые двери, блестящая детская кроватка, в гостиной же чистым лунным светом все еще сиял телевизор.

— Говоришь, сегодня мой день?

— Да.

— Мало их, этих моих дней.

— Правда, немного. Такое утро и такая луна выдаются нечасто, то облачно, а то мы спим.

— Это и к лучшему. Если бы такое случалось часто, может, ты бы давно уж внушил себе, что я лунатичка.