Уильям Уортон - Пташка [litres]

Пташка, не говоря ни слова, срывается с места, несется через весь класс и скатывается по ступенькам. Я придерживаю раму и ору вниз этому мерзавцу: «А ну отойди от велосипеда, ублюдок!» Теперь мне видно, кто он. Это один из самых больших тупиц в школе, Джимми О’Нилл. Всего их шестеро братьев, они ходят в нашу школу, один тупее другого. Даже если все их мозги сложить вместе, то не получится и одного стоящего. Этот Джимми О’Нилл учится в седьмом классе, но ему уже стукнуло шестнадцать. Он низенького роста, но мускулы у него о-го-го. Он думает, что ужасно крутой. Сколько я его помню, у него вечно текут сопли и обшлага на свитере всегда протершиеся, драные, заскорузлые от соплей. Его главное развлечение – дубасить на переменке шестиклашек. Пару раз мне случалось выбивать дурь из его башки, но у него короткая память. В прошлый раз он запустил в меня куском лошадиного навоза. Трудно поверить, что такому придурку вообще дают разгуливать на свободе, а не то что посещать школу. Да он вообще не умеет читать.

Джимми знает, что я его вижу, но садится на велосипед и укатывает прочь. Он до того тупой, что едва держится в седле. С гиканьем проезжает по боковой дорожке, поворачивает на Кларк-авеню, кое-как выравнивает руль и начинает набирать скорость. Примерно через полминуты показывается бегущий за ним Пташка.

– Он поехал по Кларк-авеню! – ору я. – Это Джимми О’Нилл!

Пташка прибавляет скорость. Мне хочется предупредить его, что ему придется не сладко, когда он догонит Джимми, если только вообще можно догнать велосипед на своих двоих.

Я опускаю угол чугунной рамы на пол и тоже бросаюсь бегом вниз по ступенькам. Мне приходит в голову, что, если Пташка догонит О’Нилла, тот проломит ему башку, и собираюсь вышибить О’Ниллу все зубы. На этот раз у меня будут извиняющие обстоятельства и никаких говенных монашек или священников, чтобы вмешаться и спасти его бледную ирландскую задницу.

Добравшись до угла Кларк-авеню и бульвара Франклина, я смотрю во все стороны. Где-то в конце бульвара я замечаю лежащий на земле велосипед, а рядом с ним сцепившихся Пташку и О’Нилла. Я бросаюсь туда со всех ног и, к своему удивлению, вижу, как О’Нилл бросается наутек и бежит в моем направлении. Пташка гонится за ним по пятам. О’Нилл видит меня и поворачивает назад.

Я бы не поверил, если б не видел все своими глазами. Пташка делает огромный прыжок, футов на пять или шесть, и приземляется на плечи О’Ниллу. Тот продолжает бежать, а Пташка сидит на нем верхом, лупит его ногами и щиплет за лицо и за уши. О’Нилл падает. Он стряхивает Пташку и встает. Его лицо в крови. Он бежит прямиком к церкви, срезая дорогу через дворы. Церковь стоит рядом со школой. Пташка несется за ним, не отстает. Мне за ними не угнаться, и я перехожу на шаг. Я едва перевожу дух от бега, к тому же мне хочется посмотреть, что будет делать Пташка. Его велосипед так и остался лежать посреди дороги в конце бульвара Франклина.

Это уже само по себе удивительно, учитывая, как трепетно Пташка к нему относится. Он купил его на собственные деньги, когда ему было всего лет десять. Это допотопный велосипед с огромными колесами и тонкими допотопными бескамерными шинами. У всех в нашей школе на велосипедах есть камеры и покрышки, а также ручные тормоза; у Пташки ничего этого нет, притом что колеса у него аж двадцатидюймовые. Он накачивает эти шины так, что они вот-вот взорвутся, а потом гоняет на своем велике с бешеной скоростью. А еще он может сидеть на нем и удерживать равновесие, вообще не трогаясь с места, только иногда чуть поворачивая руль. Я сам видел, как он может просидеть вот так и пять, и десять минут, если он на что-нибудь засмотрелся, а потом укатить, даже ни разу не коснувшись ногой земли. Он умеет делать еще один фокус: поднимает велосипед на дыбы и поворачивает на заднем колесе, как лошадь на родео. Он постоянно его чистит, так что спицы и обода блестят как новенькие. Практически вся Пташкина жизнь прошла на этом велосипеде.

После того как я с ним познакомился, я, кстати, тоже стал гораздо чаще пользоваться своим велосипедом. Куда только мы не ездили с ним по субботам. В радиусе полусотни миль от нас не осталось, можно сказать, ни одного места, где Пташка когда-нибудь да не побывал бы. В комнате у него висит большая карта, на которой он отмечает все свои поездки. Пташке достаточно предложить: «А давай-ка смотаемся в Абингтон!» – и вот, пожалуйста, мы уже туда едем.

Однажды Пташка сказал, что на велосипеде человек полностью отделен от земли, практически независим от сил гравитации и трения. О них он всегда думает, вечно беспокоится, что те «прибивают его к земле».