Уильям Уортон - Пташка [litres]

И они решают отправить нас домой первым классом на поезде в сопровождении тупого лысоголового копа. Все путешествие он проводит, обжираясь в вагоне-ресторане, ну и все такое. Они вручают родителям счет на девяносто два доллара, и своих велосипедов мы больше не видим.

Мой старик задает мне совсем не хилую трепку. Он гоняется за мной по всему погребу со здоровенным кожаным ремнем, лупит меня им, колотит кулаками, пинает ногами – в общем, бьет всем, чем только может меня достать. Моя старуха стоит на верхней ступеньке ведущей в погреб лестницы и орет: «Витторио, ВИТТОРИО! БАСТА, ВИТТОРИО!» Но старику Витторио все мало; похоже, он не успокоится, пока меня не убьет. В конце концов, мне ничего не остается, как упасть на пол, скорчиться и притвориться мертвым. Да я и есть почти мертвый. Там, лежа на полу, я даю себе слово, что больше никому не дам себя так вздуть. Ничего, придет время, и я смогу вернуть Витторио долг и выбить из него все дерьмо. И я сделаю это еще до того, как он станет чересчур старым, чтобы это оценить. Я лежу на полу, скорчившись, закрывая руками глаза и уши, и думаю о том, что в этот момент он, должно быть, размахивается, чтобы меня ударить. Вот дрянь!

С неделю после этого я лежу в постели. Вид у меня такой, будто я упал с трех газгольдеров сразу. Все тело в синяках, все болит. Причем внутри болит больше всего. Старуха не хочет выпускать меня из дома, пока лицо такое распухшее. Старик Витторио – здоровенный сукин сын. Если весь день рихтуешь фитинги и пилишь шестидюймовые стальные трубы, то будешь сильным. Посчитался я с этим ублюдком в свой день рождения, когда мне стукнуло шестнадцать.

Она такая красивая; в ней воплотились все мои мечты, все представления о том, каким мне самому хотелось бы стать. Ей никогда не стать моей до конца, это невозможно, пусть она просто будет со мной. Если она не захочет остаться, я отпущу ее. Я хочу, чтобы она любила меня. Я хочу, чтобы мы были близки, так близки, как только это возможно для двух живых существ. Насколько же мы сможем быть близки? Когда мы с Элом наконец выплатили деньги, отец сказал, что разрешит завести комнатную птичку, если я буду хорошо учиться и помогать по дому. Голубя в помещении держать нельзя, поэтому я остановил выбор на канарейке.

Начал я с того, что прочел все, что смог найти о канарейках. И выяснилось, что первые канарейки жили в Африке и попали на Канарские острова в результате кораблекрушения. Тогда они были темно-зелеными. Канареек ценят за их пение. Однако поют лишь самцы. Самки выглядят в точности как самцы, но не могут петь. Их держат в клетках только на развод. По-моему, это по отношению к самкам несправедливо.

Мне канарейки понравились тем, как они летают. Полет у них как бы волнообразный. Они взлетают и словно останавливаются в воздухе, затем снижаются по дуге, снова взлетают и опять снижаются. Похоже на прыжки Тарзана с дерева на дерево, только без помощи лиан. Вот так и мне бы хотелось летать. Недалеко от нашего дома, над заброшенным амбаром, часто кружат зяблики. Мне доводилось наблюдать за ними в бинокль: они летают именно так. Я никогда не смог бы держать в клетке дикую птицу. Ни за что не посадил бы в нее ту, которая уже знает, что значит летать в небе. И понимаю, что должен купить птицу, рожденную в клетке, птицу, чьи родители, родители ее родителей и прародители жили только в клетках.

Существует множество разновидностей канареек. Некоторые называются чопперами и поют громко, открывая клюв, и после каждого звука его закрывают. Другие называются роллерами. Они поют с закрытым клювом, и звук образуется где-то глубоко в горле. Есть разные виды и тех и других, и проводятся соревнования певчих канареек. Канарейки также имеют разную величину и разный внешний вид; бывают такие невообразимые породы, что едва ли вообще могут летать.

Я решаю купить молодую самочку, потому что они дешевле. Мне интересно, как они летают, а не как поют. Для начала я покупаю ежемесячный журнал, посвященный разведению птиц, – в нем публикуются адреса тех, кто продает канареек. Я начинаю интересоваться всеми мыслимыми и немыслимыми канареечными местами, до которых только могу добраться на велосипеде. И после двухмесячных поисков в конце концов нахожу ее.

Это случается в большом птичьем вольере, который устроила на своем заднем дворе некая леди по имени миссис Прево, толстушка на коротеньких ножках. На заднем дворе у нее даже несколько вольеров, а на веранде стоят клетки для семейных пар, выводящих птенцов. Ее не слишком заботит, как ее птицы поют, какого они цвета или как летают. Вообще не думаю, чтобы она выращивала их именно ради денег. Ей просто нравятся канарейки.