Карина Сайнс Борго - В Каракасе наступит ночь [litres]

– Гм-м… А где проживает ваша тетка?

– В Мадриде, офицер.

– И в какой его части? Отвечайте на вопрос, гражданка. Быстро!

– В Лас-Вентасе, офицер. Неподалеку от арены для боя быков.

– В самом деле? Разве в Мадриде все еще проводятся корриды?

Я кивнула.

– А как насчет вас? Вы тоже испанка? И вы летите в Мадрид, не купив обратного билета в надежде, что вам разрешат остаться там надолго, не так ли? У вас есть соответствующие документы?

– Моя мать была испанкой. А у меня, как вы можете убедиться, имеется двойное гражданство.

– Гм-м… А где ваш испанский паспорт?

Голова у меня снова закружилась и похолодело в животе.

Я сунула руку в карман.

– Вот он, офицер.

– Почему вы не предъявили его сразу?

– Потому что… потому что я гражданка этой страны тоже… – пробормотала я, все еще держа паспорт в руке.

– Дайте его мне.

Я подчинилась не сразу. Какое-то мгновение я колебалась, не решаясь выпустить из рук единственный документ, который придавал моей жизни хоть какую-то ценность. Наконец я все-таки протянула его нацгвардейцу – протянула с таким чувством, словно расставалась с почкой.

– Ждите здесь.

И он снова ушел. Ожидая его возвращения, я вдруг подумала о том, что в любой сколько-нибудь сложной или сомнительной ситуации решение должен принимать начальник рангом повыше, чем простой нацгвардеец, чья компетенция вряд ли распространялась на что-либо, кроме рутинных процедур.

Рядом со мной ожидала решения своего вопроса совсем юная девушка, у которой конфисковали восемь плиток шоколада. Она не была гражданкой Испании, и ей пришлось не меньше сотни раз объяснить, что она едет в Барселону, чтобы учиться в университете и получить диплом магистра. Отломив по кусочку от каждой плитки, нацгвардеец внезапно спросил, собирается ли она возвращаться. Ни секунды не колеблясь, девушка ответила, что да, собирается.

Еще за одним столом пожилой женщине пришлось разматывать огромные клубки шерсти и объяснять, что они предназначены для вязания. Вообще в очереди со мной стояли в основном женщины или пожилые люди, запугать которых было проще всего.

Я мельком взглянула на немецких овчарок, которых Национальная гвардия использовала для поиска наркотиков, прибывавших из других стран (власти, впрочем, предпочитали умалчивать о подобных случаях). Собаки были без намордников. Они обнюхивали все вокруг, совали свои носы пассажирам в промежность, в сумочки, под платья. Нацгвардейцы рылись в вещах, тыкали в нас пальцами, стараясь сделать побольнее. Они называли нас гражданами, но обращались с нами словно с преступниками. Время от времени они делали вид, будто подозревают в чем-то какого-нибудь злосчастного пассажира и задерживали его, давая возможность беспрепятственно пройти контроль тем, кто вез с собой спрятанный кокаин. Пропускать багаж наркокурьеров без досмотра и задерживать обычных пассажиров, имитируя при этом бурную деятельность, было, несомненно, весьма приятным занятием. Наркотики приносили нацгвардейцам хорошие деньги, а запугиванием они занимались для собственного удовольствия.

«Мой» нацгвардеец вернулся. В руках у него был мой испанский паспорт.

– Гм-м-м…

Я не понимала, что означает этот звук. Вообще, обращаясь ко мне, он больше мычал, чем говорил по-человечески.

– Следуйте за мной, – произнес он наконец.

Вот и конец, подумала я. Мне конец. Теперь я все равно что труп. И все же я послушно двинулась следом за ним по бесконечному серому коридору. У меня не было паспорта. Не было мобильного телефона. Не было ничего, что я могла бы использовать для собственного спасения. Я перестала быть и Аделаидой Фалькон, и Авророй Перальтой. Я была никем. Если меня изнасилуют и убьют, об этом никто никогда не узнает.

Нацгвардеец привел меня в кабинет, где какой-то тучный мужчина перебирал лежащие на столе бумаги.

– Садитесь. Ваше имя?..

– Аврора Перальта.

– С какой целью летите в Испанию?

– Чтобы ухаживать за больной родственницей.

– У вас имеется при себе общеевропейская валюта, гражданка? Какая сумма?

Я не знала, кто этот человек и какую должность он занимает, однако именно он, похоже, обладал властью приказывать, и я очень быстро передумала называть его «офицером».

– Нет, сеньор .

– На что же вы собираетесь жить?

– Я буду жить вместе с родственниками.

Мужчина за столом перелистал страницы моего паспорта и громко вздохнул. Звук был такой, словно он пустил ветры.