Карина Сайнс Борго - В Каракасе наступит ночь [litres]

– Смотри, мама, смотри!.. Это она!

– Кто, Аделаида?

– Мама Алисии. Та самая, о которой я тебе рассказывала. Она танцует в «Балете Марджори Флорес»!

– Странное название для танцевального коллектива.

– Смотри, смотри скорее!..

– Подожди. Дай я надену очки…

Мы с мамой уселись перед телевизором и сидели как прикованные, пока она не появилась на экране – смуглая, с ослепительной белозубой улыбкой, очень похожая на настоящую венесуэлку и одетая в юбки, которые носят жительницы долины реки Арауки.

– Да, она очень красива, – подтвердила наконец мама. А потом в один прекрасный день купила билеты в городской театр, где должна была танцевать мама Алисии.

Спектакль мне очень понравился. К сожалению, моя мама так и не сумела разглядеть маму Алисии среди кордебалета белых лебедей, плавно скользивших в искусственном тумане, которым затянуло всю сцену. Она даже утверждала, что сегодня ее там не было. Мне же казалось, что я узнала маму Алисии – она была одной из четырех балерин, которые под звуки гобоя исполняли па-де-катр [20] Па-де-катр – музыкально-танцевальная форма в балете для четырех танцовщиков. .

В следующий понедельник моя мама преодолела свою всегдашнюю стеснительность и решила после занятий познакомиться с мамой Алисии. Мы подошли к ней вместе, держась за руки, и сказали, что ходили на «Лебединое озеро».

– Вы из Окумаре, а я – из Маракая, – сказала балерина.

– Они находятся недалеко друг от друга.

– Совсем рядом! К сожалению, я не бывала в Маракае после того, как вернулась из Аргентины.

– Из Аргентины?..

– Мой муж родом из Буэнос-Айреса. Мы долго жили там вместе, но в конце концов нам пришлось уехать.

Как раз в этот момент к нам подошла Веро́ника. Полуденное солнце ярко светило, и мы все – и Алисия со своей мамой, и я с моей – увидели, как вдруг вытянулось и побелело ее лицо.

– Вам ведь тоже пришлось уехать из Чили, правда? – мягко спросила мама Алисии.

– Да, пришлось, – тихо ответила Веро́ника.

Да, в детском саду мы все называли бассейн чилийским словом «ста́ва», а еще Веро́ника всегда говорила «там» вместо Чили или Сантьяго, словно подчеркивая, как далеко и как давно это было. «Там» означало прошлое. Время и место, которые Веро́ника и ее муж поклялись никогда больше не упоминать вслух. Вот только мне казалось, что от этого «там» отдает болью. Наверное, так болит отрезанная рука.

Я очнулась на площадке перед собственной дверью. Голова мучительно болела. Во рту я ощущала противный металлический привкус. Я прислушалась, но не услышала ни шагов, ни голосов. Можно было подумать, что два десятка семей, живших в доме вместе со мной, куда-то исчезли, испарились.

Моя сумочка валялась рядом со мной. Она была открыта. Кто-то украл то немногое, что в ней было, включая ключи и телефон. К счастью, документы по-прежнему лежали в кармашке портмоне, а вот деньги исчезли.

Как и следовало ожидать.

Из-за дверей квартиры вдруг раздался знакомый реггетон: « Tumba-la-casa, mami, pero que-tumba-la-casa, tumba-la-casa – ты должна разрушить этот дом, мама !» Я слышала его на кладбище, а теперь он доносился из-за дверей моей собственной квартиры, словно там шла вечеринка.

Я с трудом поднялась на ноги. В полутемном коридоре пахло потом и отбросами. Шагнув к двери, я постучала, но музыка гремела так громко, что я не услышала собственного стука. Я постучала сильнее. Ничего. В квартире кто-то громко смеялся, звенели стаканы, вилки, ножи. Я заколотила по двери ногами. На этот раз мне открыли, и я увидела ту же самую женщину, что и в первый раз. Она все еще была в маминой блузке с бабочками, которая туго обтягивала огромный отвислый живот. Все в женщине казалось чрезмерным – и полнота, и запах дешевых духов, к которому примешивалась вонь давно немытого тела. В ее казавшихся почти непристойными манерах, в каждом ее жесте и взгляде угадывалась привычка командовать, и я догадалась, что передо мной та самая Генеральша. Одна из предводительниц нищей и жестокой армии, которая подвергла разграблению захваченный город.

– Опять ты?!.. – Она оглядела меня с головы до ног. В руке Генеральша сжимала палку от швабры. – Что, очухалась?..

– Я…

– Да, я помню. Ты. Так что тебе, наконец, здесь надо?

– Это моя квартира. Я тут живу. Уходите отсюда, иначе я вызову полицию.

– Слушай, крошка, это ты сейчас башкой треснулась или просто от рождения тупая? Здесь мы власть. Власть, понимаешь ты это?..

Она говорила еще что-то, но я видела только, что в верхней челюсти у нее недостает левого клыка.