Ольга Румбах - Ловля ветра, или Поиск большой любви

А Иришка постигала премудрости рыночных отношений. Помню, она приходила ко мне на работу и все говорила о каких-то маечках, которые ей удалось выгодно купить, об одесском рынке, еще о чем-то, — я не слушала. Ждала только, чтобы она замолчала, и я смогла бы рассказать о «действительно важных вещах» — наших «опытах» по телепортации, «механическом» письме, о сверхспособностях человека… Я загоралась, вдохновенно рассказывала о нашей группе, о том, что есть среди нас даже и ясновидящие… а ее глаза становились вдруг отстраненными и какими-то жалостливыми.

Помню, даже статью написала о ней — я работала в то время в газете. Называлась статья «По ту сторону прилавка». Очень надеялась, что она ей не попадется на глаза. Зря надеялась. Газет Ирка и вправду не читала, и уж конечно, не покупала их, но зато целыми днями, сидя в своем «бутике», с удовольствием разгадывала кроссворды. Вот ей и принесли кипу старых газет с кроссвордами… И глянуло на нее с газетного листа уже слегка пожелтевшее, но все же узнаваемое мое лицо, а под ним заголовок: «По ту сторону прилавка». И прочитала она про выболтанные когда-то ею же самой «секреты» рыночной торговли: про подкрученные весы, усушку-утруску, что-то там еще, уже не помню. Начиналась статейка так: «Моя институтская подруга Ирка подалась на рынок…», — то есть более чем предметно.

Долго она потом со мной не разговаривала. Много раз пришлось мне приходить к ней с цветами — ее любимыми гиацинтами. Я говорила, что по-прежнему люблю и уважаю ее, говорила, что даже где-то понимаю, говорила, что ну конечно, надо же ей как-то детей поднимать… В общем, подлизывалась. И природное Иркино добродушие взяло верх. Она меня простила.

Но по-настоящему близкими мы уже не стали. И дело было не в злосчастной этой статейке и не в старых обидах. Просто приходит время и человек определяется, выбирает дорогу, по которой идти, — как бы пафосно это ни звучало. Моя, извилистая и запутанная, все же вывела меня в Храм. И это определило мою дальнейшую жизнь, наполнило радостью и светом. Ну и, конечно, новыми трудностями, куда ж без них.

Иркина… Она еще ищет. Семейная жизнь потерпела крах. Рынок разваливается на глазах, уступая место гигантским супермаркетам, в которых разве что баллистических ракет не продают.

Все, на что, грубо говоря, ставила — пропало, и нет его.

Но есть дети. И это немало.

Ирка пьет чай. Говорит о своих старших… О младшеньких… И лицо ее, все еще озабоченное и печальное, оттаивает и смягчается.

«Та-а-к…» Петровна, в халате, стоит у разверстого шкафа, из глубин которого смотрит на нее разноцветное тряпье. «Та-а-к», — тянет она задумчиво.

Всякой женщине известно чувство легкого отчаяния, когда она торопится, а ей «решительно нечего надеть». И это ничего, что одежда буквально сама выпрыгивает из шкафа, желая быть надетой, что ее груды и груды, и не хватает никаких вешалок и площадей, чтобы хранить ее в приличном состоянии. Что даже если удается, слегка все это подперев, захлопнуть дверцы шкафа или задвинуть ящик комода, все равно остаются висеть какие-то рукава, шнурки и прочая дребедень. Да, Петровна не была аккуратисткой (или «чистоткой», как говорила ее бабушка — всегда с оттенком презрения). Присутствовал в ее жизни элемент хаоса. С глубоким почтением относилась Петровна к хозяйкам, которым удается хранить одежду в аккуратных, ровных стопках, которые никогда не рассыпаются и не норовят, как в Петровнином шкафу, перемешаться с соседними, вывалиться наружу или хотя бы завалиться набок.

Впрочем, комплексовать по этому поводу Петровна перестала давно, как только прочитала, или услышала, уж не помнит, что хаотичность — верный признак творческой натуры и что лишь из хаоса способно родиться что-то по-настоящему новое.

Муж творческую натуру жены признавал и терпел все это безобразие. Тем более, что мечтали они с женой о даче. «А уж как дача будет, — рассуждал, — тогда-то весь этот хлам и пригодится». И все же лицо его делалось кислым, когда Петровна виновато доставала из сумки очередную, — купленную очень дешево (честное слово!) — вещь.

Он терпеливо подбирал то, что вывалилось после утреннего одевания жены, и прятал к себе в просторный шкаф. И Петровна, заглядывая туда по супружеской надобности, с радостными воплями находила свою вещицу, как выяснялось, самую любимую. А однажды даже в сарае нашла. В самом плачевном состоянии. И тоже любимую. Как пишут в протоколах, ответчик вину свою не признал и пояснил, что данную кофточку он взял не помнит где, но помнит, для каких нужд — стекло ему надо было принести из ближайшей мастерской. Ага.