Андрей Шляхов - Байки доктора Данилова 2

Тайное стало явным случайно, когда у доктора Никитского, хронически работавшего в одиночку на полусуточной бригаде, в диспетчерской случайно раскрылся ящик. Надо сказать, что нынешние пластиковые оранжевые саквояжи не идут ни в какое сравнение с классическим металлическим ящиком Косенкова (кто-то помнит такие?). Да, этот «бронечемодан» пустым весил около четырех килограммов, но зато он был надежным и мог служить грозным оружием в умелых руках. Никто не знает, сколько именно нападавших было остановлено взмахом руки, держащей ящик Косенкова, но можно с уверенностью сказать, что их было очень много. Но пришли новые времена, арсенал препаратов, находящихся на вооружении бригад, существенно расширился, и «бронечемодан» стал маловат. Пришлось заменить его на «оранжевый гроб» (и не спрашивайте, откуда взялось такое название, пусть это останется тайной).

В раскрывшемся ящике зоркий глаз диспетчера Ворчуковой углядел несколько «десяток», то есть — десятимиллилитровых одноразовых шприцов, наполненных какой-то прозрачной жидкостью. Сверху на шприцах были надеты иглы, закрытые пластиковыми колпачками.

— Никитский! — гаркнула Ворчукова во всю мощь своего голоса, могущего посоревноваться с иерихонскими трубами. — Ты что, наркотой торговать начал? Ну совсем очумел!

Шприцы, заполненные растворами для инъекций, в скоропомощную укладку не входят. И вообще нельзя загодя, в начале смены, набирать в шприцы лекарственные препараты. Полагается распечатывать шприцы и ампулы непосредственно перед инъекцией. Но у торговли нехорошими веществами своя специфика. Дело это тайное, быстрое, стремное. Сунули деньги — получили товар — разбежались в разные стороны. Товар должен быть заранее «расфасован» и готов к выдаче, иначе никак.

На крик Ворчуковой сбежались все, кто был на подстанции, начиная с заведующей и заканчивая сестрой-хозяйкой. Заведующая при виде шприцов побледнела и сказала Никитскому:

— Немедленно снимайтесь с линии по состоянию здоровья и пишите заявление по собственному! Или я напишу заявление сами знаете куда!

Заведующую можно было понять. Никакому заведующему не нужны сотрудники, втихаря приторговывающие нехорошими веществами. Возьмут с поличным одного — будут трясти всю подстанцию, да так, что мало не покажется. А потом главный врач задаст свой любимый вопрос: «вы, вообще, в курсе того, что происходит на подстанции?» и снимет с заведования.

— Это не то, что вы думаете, Марианна Робертовна! — Никитский схватил один из шприцев, снял с него иглу и протянул шприц заведующей. — Это физраствор!

— Никитский! — ахнула Ворчукова. — Ты не просто идиот, ты идиот в кубе! Неужели ты не понимаешь, что с тобой за это сделают? Как ты вообще еще жив?

Удивление было оправданным и естественным. Тех, кто пытается под видом нехороших веществ продавать физиологический раствор или дистиллированную воду, очень скоро настигает суровая кара. Если не убьют, то инвалидом сделают наверняка.

— Да я не этим… — залепетал Никитский. — То есть не тем… Это — энергетические уколы. Совершенно безвредные. Сами понимаете — ну какой вред может быть от внутримышечного введения физраствора?

— Энергетические? — переспросила заведующая.

— Абсцесс от твоего физраствора будет! — рявкнула старший фельдшер Соловьева.

— Не будет, — возразил Никитский. — Я же их не весь день таскаю. Это — на ближайшие вызовы, потом еще наберу…

— Я вам наберу! — взвизгнула заведующая. — Сегодня, так уж и быть, доработайте, но без этих ваших уколов! А потом чтобы ноги вашей на подстанции не было.

На проводах коллеги задали Никитскому два вопроса — как вообще ему пришла в голову такая идея и сколько он брал за один энергетический укол.

— Да посмотрел я, сколько всякой бесполезной хрени населению втюхивают за большие деньги и подумал — а чем я хуже других? Брал в среднем по пять тысяч за укол.

— По пять тысяч? — ахнули коллеги. — Ну ты и жук!

— За чудесные лекарства нельзя брать дешево, — сказал Никитский. — Народ четко усвоил, что хорошее дешевым не бывает. Нужно соответствовать.

В начале девяностых годов прошлого века, которые сперва представлялись упоительными, а потом превратились в лихие, работал на одной столичной подстанции юный доктор Фертиков, ярый сталинист и принципиальный противник всяческих свобод. Когда при Фертикове заговаривали о демократии и прочем либеральном, он саркастически хохотал и цитировал поэта Велемира Хлебникова: