Владимир Шапко - Синдром веселья Плуготаренко

И в январе 23го, и в феврале – оба раза – сын волшебным образом пособие себе приносил сам. Вернее, приезжал с ним домой. Где-то в районе 12-и дня. И Вере Николаевне, не дождавшейся толстой кассирши, не выразив ей своего восхищения, приходилось ни с чем отправляться на работу. Значит, правильно думала она, сын получает теперь деньги в другой квартире. На Льва Толстого. Будто бы непосредственно в Госбанке. Говорит кассирше «большое спасибо, до свидания» и едет с деньгами домой. Госбанк за ним закрывают на ключ, ключ кладут в карман или сумочку и тоже идут по своим делам. Госбанк опять днём на замке, никто в него не проникнет. Ни мёрзнущие всякие бобики, ни всякие мёрзнущие цуцики.

За два эти месяца Вера Николаевна несколько раз заходила в почтовое отделение № 4. Но ни разу кассиршу там не обнаружила. Ни в одном из окон операционного зала. По-видимому, та ползала в это время под столами.

Однако где бы ни скрывалась от свекрови новоиспечённая сноха, а встреча двух женщин обречена была случиться непременно.

Был пасмурный серый день. Метель уснула, валялась под ногами. Широкими лопатами её безжалостно сгребали с тротуаров дворники.

Вера Николаевна шла по Ленина на работу. После обеда дома. Наталья шла с работы на обед. Домой. Сошлись возле центрального гастронома.

Пропустив хмурое приветствие Ивашовой, Вера Николаевна сразу закричала в своей всегдашней манере, словно чтобы быстрее собрать небольшую толпу:

– Вот и прекрасно! Вот и встретились! Давно пора поговорить! Отлично!

Дальше сразу начала, что некоторые сперва заманивают, а потом выкидывают, что сын человек, а не бездомная мерзнущая собачонка, что…

Неожиданно Наталья сердито прервала её:

– Я не заманивала вашего сына. (Чуть не сказала – он сам лезет.) Я предлагала сделать ему ключи. Он отказался.

– Конечно, если относиться к нему, как к коврику у порога, тогда – конечно. Какие уж тут ключи? О чём вообще тогда говорить!

Наталья молча пошла дальше. Вера Николаевна задохнулась от такой наглости. Тоже пошла. Ничего не соображала. Весь разговор длился минуту, полминуты, несколько секунд. Два ветра столкнулись, перемешались и вновь разлетелись в разные стороны. Да что же это такое! Да как она смеет!

…Сидела и говорила в «Снежинке». Герман Иванович ел солянку. После разрыва с Зимиными он один только слушал её. Давно без жены, без домашней еды, он обедал здесь каждый день. Его все тут знали. Вера Николаевна торопилась, говорила, забывая про кофе, который он ей заказал. Он предлагал и ей пообедать, но она отказалась, сказав, что уже дома поела. Он был замечательным человеком. Он слушал. Вера Николаевна посматривала по сторонам, рассказывала автоматом. Она хорошо знала текст наболевшего.

Договорились встретиться вечером. У него дома…

Кофеварка у Германа Ивановича была стеклянная, прозрачная. Закипая на газу, напоминала лабораторный опыт. Вера Николаевна опасалась, что она может лопнуть. Уставщиков успокоил: огнеупорная.

Плуготаренко пришла сюда в третий раз. Но ничего, кроме кофе и печенья, хозяин опять не предложил. Готовит ли вообще что-нибудь? Подмывало заглянуть в холодильник.

– А зачем, Вера? Он отключен.

На подносе понёс чашки с кофе и печенье в комнату. Вера Николаевна пошла за ним.

Сидели друг напротив друга за столом. Отпивали из чашек. Женщина непроизвольно озиралась. Никак не могла привыкнуть к холостяцкому разбросу и неразберихе. Даже книжный шкаф был забит чем попало и как попало. Один только длинный скользкий ряд фотографий на стене являл собой хоть какой-то порядок.

– Тебя всё это ждёт, Вера, – следя за женщиной, посмеивался мужчина. – Только твоих рук.

Потом она опять говорила о своём. Больном, неразрешимом. Куда она загнала себя сама. Что делать, Гера? Как жить дальше?

Он гладил её руку.

– Переезжай ко мне. И всё сразу решится. Поверь.

– Я не могу сейчас, Гера. Я не готова, – мучилась женщина, чуть не плача.

Домой пришла в девять.

Избегая глаз сына, снимала тёплую кофту.

Сын смотрел. Тонкие губы женщины были подкрашены. Напоминали забытого снулого червячка.

– Тебе звонили. Зимины. Два раза.

Пультом выключил телевизор, поехал к себе.

Вера Николаевна опустилась на стул.

Увидела себя в зеркале. Изменилась в лице. Торопливо начала стирать помаду с губ. Не жалела чистый белый носовой платок…

Плуготаренко лежал. Странно. У матери любовная связь. Она и Уставщиков. Молодец мама. Не отстаёт от сына. Тоже теперь будет мёрзнуть у чужих подъездов. Только ведь вроде бы женат. Что-то Валька Жулев говорил. Точно. И дети есть. Двое. Один раз видел его с ними на улице. Давно, правда. Все трое как отштампованные монеты. Только разного номинала. Двадцатик, десятик и пятачок. И куда законную теперь девать? Да, мама, молодец.