Владимир Шапко - Синдром веселья Плуготаренко

Плоскостопная Послыхалина прошлёпала мимо: «Когда свадьба? Невеста? Или уже была? Ха-ха-ха!»

Принимая от Шорниковой деньги для пенсионеров, Наталья не смотрела на неё. Была неузнаваема. От злобы потрясывалась. Бунт! Восстание прокажённых!

Через полчаса лапающего её старичка она толкнула так, что развратненький улетел в спальню, сорвав за собой штору. Ударила дверью. Старый ловелас!

У медлительного Водолаза тоже была злой, нетерпеливой. Вырвала у него ручку. «Распишитесь за него!» – приказала курице с красными щёчками. Выхватила ведомость с росписью, на весь дом бухнула сталинской дверью.

Семибратовой считала деньги так, что у той, бедной, от мельканий купюр закружилась голова. «Ну, ты, дочка, даёшь».

«Расправилась» Наталья со всеми пенсионерами – часу не прошло.

Сидела, вольно развалившись на скамье. В парке. Закинутая на колено, заголившаяся нога без стыда покачивалась. Как толстенный питон. Ничего не скрываю! Хватит прятаться! Хватит бояться всего и всех. Смотрите! Толстая я? – да, толстая. Некрасивая? – да, некрасивая. Плевать на вас всех!

Потом вошла в какой-то ступор, ничего не видела.

Сатказин и Адамов ходили вокруг неё осторожно – подруга Юры Плуготаренко казалась пьяной. Сидит вся красная, мутно смотрит.

Адамов залез в кусты. Достал из кармана новомодный мобильник с тараканьим усом. Потыкал кнопки. Пригнулся и закричал Плуготаренке как на другую планету:

– Юра! Ты меня слышишь?! Это Адамов тебя беспокоит. А-да-мов!! Приезжай в парк. В парк, говорю, приезжай! Подруге твоей плохо. Сидит, никого не узнаёт. Не узнаёт никого, говорю! Приезжай!

Наталья пришла в себя от холодной воды, брызнувшей ей в лицо. Бобовые к ней приблизились два лица. Вроде бы Сатказина и Адамова.

Подлетел на коляске Плуготаренко:

– Что с вами, Наталья Фёдоровна!

– Солнечный удар, – дал заключение Сатказин. – Вон солнце сегодня какое. Как палач!

Наталья глянула на солнце, увидела в нём палача, испуганно прижала к себе спецсумочку, обёрнутую пакетом. Хотела встать. Ей нужно пойти сейчас же на работу. Сдать ведомости и оставшиеся деньги. Отчитаться перед Шорниковой.

– Сидите, сидите! – кинулись все трое. – Вам необходимо посидеть.

Сатказин и Адамов на два голоса уже советовали пить много воды в такую жару, всегда иметь её при себе. А на голову обязательно что-нибудь надевать. Подтверждая свои слова, один (Сатказин) уже наливал в бумажный стаканчик фанту из маленькой бутылочки, а другой (Адамов) приспосабливал Наталье на голову бумажную свою шляпу, сделанную им из простой газеты. Бесстрашно оставшись под солнцем с голой лысинкой своей. Из венчика волос торчащей вроде красной помадки.

Наталья послушно пила. В бумажном колпаке походила на маляра, присевшего на перерыв в работе. Однако вскоре поднялась. Поблагодарила фотографа и живописца. Почему-то их одних. И пошла.

Плуготаренко смиренно тронулся следом. Медленно передвигал высокие рычаги. Чем-то напоминал колченогую собаку, хромающую позади хозяйки.

Собака робко просила идущую женщину в колпаке:

– Вам бы не ходить сегодня больше на работу. А, Наталья Фёдоровна? Ведь 35 сегодня на улице. Посидели бы лучше дома. В прохладе. А?

Наталья забыла о жаре. Она шла в другой ад. В ад, созданный её дорогими товарками. Где в сплетнях ей вариться вечно.

Остановилась, не дойдя до окон почты. До обзора из них.

– Юрий Иванович, не провожайте меня дальше. Прошу вас. Поезжайте домой. Я вам позвоню. – И добавила: – Обязательно.

Обрадованный Плуготаренко торопливо снимал уходящую женщину в измявшемся широком платье.

Женщина сдёрнула дурацкий колпак, бросила в квадратную урну у почты. Тяжело взбиралась на крыльцо.

Вера Николаевна застала сына у телефона. Понятно. Ждёт звонка. Даже не секрет – от кого. А пока в руках держит старый-престарый журнал. Который она сама достала вчера из шкафа. Чтобы перечитать понравившийся ей когда-то переводной роман.

В детстве и юности сын любил читать, читал много. Меньше стал читать только после Афганистана. Но уж если вещь захватывала его, то читал как прежде: пока не перевернёт последнюю страницу – книгу или журнал не отложит.

– Нравится? – спросила Вера Николаевна.

Сын не ответил, поехал к себе, держа раскрытый журнал перед глазами. И про телефон забыл.

– Поужинай сперва! – крикнула Вера Николаевна.

Сын её не услышал.

Роман назывался «Рэгтайм».

Поражал перевод его, сделанный шумно известным писателем. Советским когда-то. К прозе которого Плуготаренко, в общем-то, был равнодушен.