Пер Энквист - Библиотека капитана Немо [Роман]

Глаза у него были широко раскрыты, когда он лежал в «Норран». Теперь он плыл подо льдом, медленно и задумчиво, с широко раскрытыми глазами, подумал я. Совсем медленно.

Интересно, что он видел.

Может, Сын Человеческий смилостивится над ним. Он же друг детей, пусть на меня у него времени и не хватало. Оставалось только надеяться, что он смилостивится и над Ээвой-Лисой, и надо мной, хотя мы и живые.

А потом я пошел обратно.

Свен Хедман увидел меня из окна кухни и, выйдя на крыльцо, спросил, в чем дело.

Я не ответил, а направился прямиком в дровяной сарай.

Ээва-Лиса по-прежнему сидела, прислонившись к деревянной колоде, так, как я ее оставил. Глаза ее были широко раскрыты, но смотрела она не на меня. Я подошел к ней и прикоснулся к ее щеке. Лицо покрыто испариной, но холодное, как лед.

— Ээва-Лиса, — сказал я. — Я здесь. Миленькая, пожалуйста, Свен Хедман с крыльца зовет меня. Он сейчас придет, уже утро, Ээва-Лиса.

Она лишь смотрела прямо перед собой.

Все так много болтают о чудесах, но почти никто в них не верит. Считается, что просто так оно говорится. Но это не просто так говорится, это так и есть. И когда думаешь, что хуже не бывает, оказывается, что ничего непоправимого по-настоящему нет.

А поскольку это так, чудеса существуют. Это надо понимать, хотя мне потребовалось немало времени, чтобы это уразуметь. Собственно, вся жизнь.

Я прижал ладонь к ее щеке, а потом убрал. И тогда Ээва-Лиса сказала: Не убирай руку.

И я опять прижал ладонь к ее щеке.

Она заговорила: Я знаю, ты сделал, как я тебя просила, спасибо большое тебе за это. Но теперь мне нужно кое-что тебе сказать. — Откуда ты знаешь, что я сделал, как ты просила? — робко прошептал я.

Знаю, ответила она. Знаю, что тебе страшно, но больше бояться не надо, потому что я уже не боюсь. С этим покончено. Но сейчас ты должен довериться мне. Поверить во все, что я скажу, иначе и тебе и мне будет худо. — Во что мне надо поверить, что ты мне скажешь, Ээва-Лиса? — спросил я. Я на время уйду, сказала она, но это не страшно, потому что я к тебе вернусь, я ворочусь назад. — Что ты такое говоришь? — сказал я. Я не покину тебя, ответила она. Я должна ненадолго умереть, но это будет не так, как они все думают, потому что я вернусь. — Ты меня покинешь, выдавил я. Нет, сказала она. И я ворочусь не на небе, а здесь, на земле. Не убирай руку.

Испарины уже не чувствовалось. Щека была холодная. Я прижимал руку к ее щеке.

Ты думаешь, сказала она, что все худшее уже произошло. Но все впереди, самое важное. То, что случится сейчас, — это самое худшее и самое лучшее, не убирай руку, и теперь ты должен внимательно выслушать, что я скажу. Я ненадолго умру, но я тебя не покину, я буду рядом с тобой в этой земной жизни. Не думай, будто я говорю о небесах. Я вернусь сюда. — Чё ты мелешь, сказал я, этого не может быть, невозможно. — Не убирай руку, сейчас я открою тебе тайну, сказала она. Какую еще тайну? — спросил я. Я умерла, но скоро воскресну, и воскресну в этой земной жизни. — Чё ты мелешь, снова произнес я, распуская нюни, это ведь невозможно. — Вот я и открыла тайну, сказала она, больше мне нечего сказать, потому что я рассказала все, как оно есть. А теперь иди и позови Свена Хедмана.

Она была такая пригожая. Но больше ничего не сказала. Сидела, прислонившись к колоде, и молчала, глядя своими карими глазами прямо перед собой. Что она там такое говорила? Как можно в это поверить? Но я подумал: придется поверить в ее обещание вернуться ко мне.

И я убрал руку. И пошел за Свеном Хедманом.

Сигналы и знаки неразборчивы.

Спящие птицы расположились на озере странными формированиями: легли на белое снежное покрывало, образовав знаки или буквы, словно хотели составить слова.

В первые дни после случившегося в дровяном сарае было всего очевиднее, что они ни на что не способны. Я наблюдал за ними, никому не говоря ни единого слова.

Они формировались в сигнал, но пока еще не могли.

Свен Хедман вычистил сарай. Меня отправили в больницу, но, поскольку я был здоров как бык, вернулся домой в тот же день. По большей части я сидел у кухонного окна и зорко наблюдал за знаками, ни единым словом или действием не раскрывая своим друзьям, что Благодетель намеревался, быть может, сигналом указать мне путь.

Они думали, будто похоронили Ээву-Лису на кладбище в Бурео в субботу 9 января 1945 года. Мое присутствие посчитали излишним. У могилы собралась горстка родных. Никто не убивался от горя.