Натан Энгландер - Министерство по особым делам [Литрес]

Лилиан вздрогнула и, насупившись, уставилась на мужа, стараясь вникнуть в смысл сказанного.

Уставилась на мужа, а сердилась на себя. Как она не кинулась в комнату сына сразу, проверить, на месте ли он в такой день, в день переворота? А тут еще Кадиш, которому все до лампочки, которому ничего нельзя доверить даже на несколько часов.

– Гуляет? – переспросила Лилиан.

– С волосатиком. Ну такой – похож на осьминога, кругом одна голова.

– Рафа, – догадалась Лилиан. И добавила, вне себя от беспокойства: – Пора бы знать, как зовут друзей твоего сына.

– Короче, этот Рафа зашел, и они намылились в какой-то бар.

Лилиан столкнула ноги Кадиша с колен – так он выпрямится, и она сможет встать и заглянуть ему в глаза.

– Это какой же бар сегодня открыт? Как ты мог его отпустить? – Она посмотрела на дверь, словно ожидала, что из нее выйдет Пато. Потом спросила Кадиша, уже спокойно: – Неужели тебе родного сына не жалко?

– Говорил я ему. Да разве он послушает?

– Надо было его связать. Задержать. Если сын тебя не слушает, значит, надо его скрутить и сесть ему на спину.

– Невозможно, – сказал Кадиш. – Держать сына в узде отец не может. Эти еврейские бунтари слушают только своих мамочек. Отцы для них – пустое место.

В первые недели после переворота в контору Лилиан стали приходить люди, у которых было что страховать и было чем заплатить за страховку. Бизнес шел в гору, рос и уровень клиентуры. При встрече с ошарашенными гражданами, приходившими страховать свою жизнь, Густаво был воплощенная вежливость на аргентинский лад. Посетители все время переспрашивали, не понимали самых простых вещей и так или иначе кружили вокруг одного вопроса: что будет, если я умру?

– Получите страховку, – говорил в таких случаях Густаво. Потом, сказав «не дай бог», устало улыбался. На вопрос о деньгах Густаво отвечал успокаивающе, но отстраненно. – Страховщик проводит выплату, – говорил он. – Вы, то есть оставшаяся после вас семья, присылает нам свидетельство о смерти. Мы сообщаем компании, после чего…

После чего Густаво делал жест, обозначавший простоту, легкость и надежность процедуры. Он никого не обманывал. Все должно было пройти без сучка без задоринки – при наличии свидетельства о смерти. Слухи доходили и до Густаво. Поэтому в каждом случае он обязательно подчеркивал такое условие. Клиенты либо обращали на это внимание, либо нет.

Страховки выписывала Лилиан, Фрида печатала бланки, в них указывались адреса, по которым следовало отослать страховую премию в случае беды. А получатели страховки проживали в Гаване, Майами, Риме и на Манхэттене. Каждый иностранный адрес вгонял Лилиан в уныние. Ничего хорошего это не предвещало. Мужчины и женщины, которым было чего опасаться, уже отправили свои семьи за рубеж.

Лилиан смотрела, как Густаво выводит из кабинета одного из таких клиентов, депутата, она видела его по телевизору. Без эфирного освещения и густого грима он выглядел просто-напросто стариком. Густаво шел с ним вплотную, приподняв руку, словно намереваясь его обнять. Но руку так и не опустил. Рука лишь указывала направление, и гость, наткнувшись на нее, сориентировался и зашаркал к двери.

С клиентами, от которых особой прибыли ждать не приходилось, Густаво вел себя исключительно деликатно, ловко он обходился и с теми, кто тащил кучи денег, происхождение которых было трудно объяснить, а таких тоже хватало. В результате сливки общества обращались к его агентству все чаще.

Надо сказать, что родословная Густаво была не без изъяна. Меняется правительство – того и гляди поменяются приоритеты. А несколько поколений назад в роду Густаво – пусть он к этому отношения и не имел – появилась изысканная и совершенно не-пероновская фамилия.

Какие-то звуки определяешь безошибочно, даже если раньше их и не слышал. С первым же выстрелом Лилиан поняла: именно этого она и ждала. Полусонная, она села в постели, точно зная, что это такое. Раздался еще один выстрел, потом – автоматная очередь. Кадиш продолжал похрапывать, и Лилиан не стала его будить. Пригнувшись, она – хотя окон в коридоре не было – прокралась к комнате Пато. Сын спал, накрывшись одеялом, и Лилиан подошла к окну. Глянула в щель под шторами – открывать их побоялась. Криков или звука шагов она не услышала. Не тревожили тишину и автомобили. Потом ночная побудка повторилась, и Лилиан попыталась понять: то ли стреляют по очереди – а значит, это перестрелка, – то ли так стреляет один автоматчик.