Натан Энгландер - Министерство по особым делам [Литрес]

– У меня слюнки текли, пока паковала, – призналась Фрида. И погладила себя по животу. – Когда собственная готовка нравится – это опасно. За это приходится расплачиваться.

Лилиан взяла надкусанный пирожок, осмотрела его и вонзила зубы ровно в оставшуюся после Фриды впадинку – укус поверх укуса.

Кадиш придвинулся вплотную к столу – перед ним бокал вина, милая Фрида раскладывает по тарелкам булочки с маслом, – но думал он об одном: лишь бы не сорваться. Плечи его дернулись раз-два. Не хватало только расплакаться.

Лилиан держалась молодцом, говорила громче и быстрее обычного, Фрида не сводила с нее глаз. Кадиш шмыгнул, вытер нос. Хорошо, что он может не принимать участия в разговоре, все равно думает он лишь о том, как заканчивается первый день без Пато. Кадиш пригубил вина. Он думал о сыне, наверняка уже мертвом, видел штурмана, который знал, что сын мертв, смотрел на Лилиан, не желавшую ему верить, ненавидел правительство, которое не хотело признавать, что Пато вообще жил на этом свете, и понял, что этот первый день заканчивается так только для него.

Вилка царапнула Лилиан по зубам. Фрида уничтожала эмпанаду, ловя крошки в ладонь под подбородком. Сильно ли этот ужин отличается от ужина у генерала? Лучше ли сидеть здесь и говорить, что Пато в тюрьме, чем глотать генеральские устрицы и слушать, что Пато нежится где-то на пляже? Кадиша – его переполняли ярость и чувство вины – так и подмывало опрокинуть стол.

Но он держал себя в руках, понимал, что Лилиан, хоть сердце у нее и разрывается, бодрится, и жалел только, что не перерезал генералу глотку, когда была такая возможность. Что бы ему схватить нож, которым порезалась та дамочка, и рассечь ее надвое, выставить напоказ черную жемчужину, что у нее вместо сердца.

– Фейгенблюму я поджарю пятки, – говорила Лилиан Фриде. – Евреи внесут Пато в свой список. А еще есть газеты. Все они нам помогут. Протрубят с первых страниц: Пато пропал. А потом заголовок на всю полосу – он вернулся.

При мысли о том, что Познаню придется кланяться в ножки этим евреям, Кадиша в придачу к скорби охватил еще и стыд. Наконец и он нашел что сказать.

– Если бы не зачах другой еврейский совет, – сказал он, – если бы верх взяла Община Благоволения, а не Фейгенблюм со своей шайкой – а так вполне могло случиться, – они бы с этим справились в мгновение ока.

– Другой еврейский совет? – удивилась Лилиан. – Я тебя умоляю, правление сплошь из альфонсов и сутенеров – такую влиятельную структуру еще надо поискать.

– Будь жив Талмуд Гарри или Шломо Булавка, будь сейчас с нами Берл Чугунные Яйца или кто-то из лапсердаков, что стояли у руля Благоволения, – знаешь, сколько колен переломали бы отсюда до Ушуаи? Грязного белья вывесили бы столько, что хунте пришлось бы уносить ноги! Пато был бы дома в первый же вечер! – заявил Кадиш. – Выиграй тогда они, я бы все уладил в два счета. Одним звонком. Только и надо было, что поднять трубку.

Фрида улыбнулась, опустила глаза в тарелку.

– Но они не выиграли, – уточнила Лилиан, – а проиграли. И я подниму на ноги всех – кроме доктора. А этого ни на что не годного человека со связями оставляю тебе.

Ужин в собственном доме обернулся для Кадиша сплошным унижением. А если Фрида узнает: чтобы сохранить жену, сохранить крышу над головой, он вынужден предать сына, – хуже ли это? Интересно, что ей известно? Что еще рассказала ей Лилиан о жизни hijo de puta , мастера сбивать имена с надгробий?

– Ты знаешь? – спросил Фриду Кадиш.

– Что?

Фрида ждала объяснения, Кадиш тем временем буравил ее взглядом, ожидая, что Лилиан подаст знак. А когда обернулся к Лилиан, оказалось, что та стиснула челюсти: она ярилась не хуже, чем сам Кадиш.

– Не могу, – выдавил из себя он.

– Прекрасно, – бросила Лилиан, не успел Кадиш закрыть рот.

Он перевел взгляд на Фриду. Так хотелось поделиться с ней. Пусть услышит, что ему рассказали о Пато, пусть решит, кому из них верить. Но с Лилиан они прожили долго, ох как долго. И Лилиан знала его, как никто.

– Не говори, – сказала она. – Не смей. – И схватила его за руку. – Есть слова, которые нельзя взять обратно.

Кадиш кивнул и пошел в спальню за инструментами. Под пиджак надел свитер, сверху – куртку штурмана. Пиджак и так едва на нем сходился. А в свитере да еще куртке он и вовсе с трудом опускал руки.

Увидев на комоде сумку Лилиан, Кадиш не удержался. Быстро обшарил ее, выудил несколько банкнот по сто песо. В конце концов, это справедливо. Да, он позаимствовал у нее деньги, но он оставляет ей квартиру (по крайней мере, пока их не вышвырнут на улицу), деньги за свою последнюю работу, вдобавок у Лилиан наверняка есть заначка. По дороге к выходу Кадиш остановился у стола. Лилиан даже не прервала разговор, не повернулась в его сторону. Второй шанс объявить о смерти Пато она ему не даст. Впрочем, сделать вид, что Кадиша здесь нет, – не бог весть какое достижение. В Аргентине такое под силу любому.