Михаил Любимов - Декамерон шпионов. Записки сладострастника

Самое ужасное, что Булкин вдруг проникся к японцу чуть ли не братским чувством, этого он сам испугался. Где ты, законная ненависть к тем, кто в топке паровоза сжигал мужественного Сергея Лазо? Кто гнусно переходил границу у озера Хасан, а во время войны стоял у границ и заставлял нервничать советских полководцев и лично товарища Сталина? Стыдно, Булкин, стыдно, а с другой стороны, как хорошо поговорить по-русски и даже по-японски с чистокровным самураем, приятным во всех отношениях!

Начали регулярно встречаться. Японец, вопреки всем национальным характеристикам, оказался словоохотливым, много рассказывал о себе (сначала Геннадий откладывал в память детали, но потом утомился, и стал записывать самое существенное, удаляясь в туалет). Совершенно не походил на разведчика, что показывало его высокую пробу и требовало дополнительной бдительности. С тайным ужасом Булкин ловил себя на том, что он чувствует себя на редкость легко в обществе врага, гораздо легче, чем в кругу коллег. Более того, он даже рассказал японцу историю своих непростых отношений с Галиной.

Странно, но и Ясуо был откровенен с русским, испытывая к нему вполне искренние симпатии. Дружба продвинулась, когда оба занялись улучшением своей языковой подготовки, особенно был счастлив Булкин — где еще он мог получить такой шанс? Япония затягивала оперработника, он с неподдельным интересом штудировал всю ее историю, пристрастился к саке и суши, иногда, оставшись в одиночестве, любил походить по квартире в кимоно, подаренном Ясуо. Посмотрел бы любитель тройного одеколона товарищ Журавлев на то, как его подчиненный смотрелся в зеркало, словно бардачная девица!

Взаимные симпатии крепчали, и уже день не обходился по крайней мере без телефонного звонка, встречались часто, беседовали долго и даже обсуждали новости программы «Время»…

— Ну, какие у вас имеются зацепки? Как будете дальше двигать разработку? — постоянно спрашивал Булкина его начальник.

Поэзия «зацепки» известна немногим, она — как пушкинский «магический кристалл» или верленовское «и рифма словно под хмельком», можно собрать о человеке эвересты сведений, добавив к ним еще океан о родственниках, друзьях и случайных знакомых, но нет «зацепки», и летит к черту вся разработка, словно поэма с дурной рифмой, и покрывается плесенью досье, пока его под удобным предлогом не отошлют в архив. «Зацепки» не было, существовал лишь милый японец, знавший Россию. В реестре в конце досье аккуратно выстроилась по алфавиту вереница всех связанных с ним людей, особы, приближенные к императору, и влиятельные политики были оформлены Булкиным на отдельных листах.

Между прочим, дело уже развернулось в два тома, и ничего не сдвинулось с места: все тот же Ясуо, традиционный самурай, вне политики, но не социалист и не коммунист, осуждавший злодеяния в Хиросиме и Нагасаки. Отнюдь не антиамериканец и не антимонархист. Знал наизусть Твардовского и Пастернака, даже ездил в Переделкино на его могилу. И что? Не повернешь ни так, ни эдак, не ухватишь ни с какого бока. Конечно, бывали случаи в истории, когда вербовали на мякине или ни на чем. В задушевной беседе («Слушай, старик, а не одолжишь ли ты мне на час-другой секретные документы?»). Или когда человек сам засовывал в руки секреты, просил взять ради чистой и бескорыстной дружбы. Но это исключение из правил, домик на песке, каприз, счастливый порыв бриза…

— Вы сами видите, что разработка не двигается, — жестко констатировал Журавлев. — Вы его изучили, но это было пассивное изучение, своего рода созерцание картины. Установили отличные отношения — честь вам и хвала! Но нам нужен агент, а не ваш приятель. Конечно, вас учили в так называемом андроповском институте, где собрались профессора кислых щей, тому, как втягивать в работу человека. Но это теория! Позволю себе напомнить: надо пробовать объект на вшивость, во-первых, возьмет ли он от вас деньги?

— Но он хорошо обеспечен, — вздохнул Булкин, тоже переживавший, что разработка буксует, — да и за что ему давать?

— Берут даже миллионеры, это зависит от натуры. Надо создать ситуацию, которая потребует денег. Во-вторых, дорогой Геннадий Викторович, у меня впечатление, что этот японец либо святой, либо больной. Вас не удивляет, что он обходится без женщин? И это при том, что японцы чрезвычайно похотливы. Значит, надо подставить ему прекрасный пол. Возможно, он не клюнет. Но и это не конец. Разве можно исключить, что он гомосексуалист? Это — в-третьих. Он к вам не приставал?