Михаил Любимов - Декамерон шпионов. Записки сладострастника

Второе направление — политическое, то есть скобление кинжалом таких болезненных ран, как потеря статуса великой державы, игра на постоянных оскорблениях со стороны Запада, на вымаливании у него помощи, льющейся потоком в карманы упомянутых 2 %; миллионы беженцев из бывших республик, вопли русских из нагло прихваченных Украиной Крыма и Севастополя, страдания соотечественников в Казахстане, Прибалтике, на Кавказе. Я рассчитывал, что тут они начнут воздвигать баррикады, но оказался полным дураком: никого это не колыхало! А ведь римские женщины, только прослышав, что издан закон, запрещавший им носить украшения, тут же в возмущении сбежались на Капитолий!

Тогда я взвыл от ярости и пошел на крайнюю меру: я развязал войну, причем не где-нибудь на Кубе, а в Чечне. Я рассчитывал, что война перекинется на всю страну, я думал, что кровь убитых юношей возмутит народ, и тогда мы легко пойдем на президентские выборы и выиграем их с подавляющим большинством. Опять попутал меня Ильич со своим перерастанием империалистической войны в гражданскую! Чтобы совсем озверели, я инспирировал беспрецедентные террористические акты в Буденновске, Кизляре и других местах, кровь лилась рекой, ненависть к нашим правителям росла пропорционально смертям молодых солдат, шарик раздувался, и я ожидал, когда он лопнет.

Третье — психологическое — направление моего плана предусматривало постоянное воздействие на мозги нации наших газетенок и телевидения. Причем выбирал я то, что погаже. Трансляция мордобитий в парламенте, обливания друг друга соком (Жириновский — Немцов), публичное вынесение на всеобщее обсуждение всяческих мерзостей, вроде сожительства дочки с папашей или совокупления педерастов с детьми. Иногда эту мерзость разбавляли псевдопатетикой вроде оптимистических рассуждений толстухи диссидентки о прелестях нынешней жизни, это совершенно запутывало мозги, особенно, когда она специально выпускала из жирных щек крупные капли пота.

Вручение дорогих призов, конечно же, умопомрачительная реклама дольче вита, чтобы еще не подохшая часть нации грызла губы от зависти и чувствовала себя полным дерьмом. Смакование разделанных на куски трупов, простреленных голов с мозгами, висевшими, как менструальная вата, на стенах. Наконец, голые прыщавые задницы; грустные, словно коровье вымя, сиськи; дрожащие вымученные фаллосы… О, Джованни, это был достойный психологический букет! Казалось бы, тут народ и заорет классическое: а ху-ху не хо-хо? Ан нет, дружище, наш великий народ спокойно скулил, жаловался и плевался. Спокойно.

И тут за год до президентских выборов 1996-го меня осенила грандиозная идея: а что если не платить им, гадам, вообще? Зачем вам деньги, дорогие трудящиеся и пенсионеры? Разве нельзя жить только духовной пищей, разве не завещали нам, что «не хлебом единым», разве нельзя жить вообще без хлеба и разве это не облагораживает душу? Золото — это грязь и кровь, это презренный металл, неслучайно Ильич обещал делать из него унитазы.

Любая свежая идея вначале кажется экстраординарной, а потом превращается в банальность. Неплатежи зарплаты начались уже в 1995-м, плавно перешли в 1996-й, сопровождались пикетированием, забастовками, голодовками, самоубийствами — я ликовал, хотя кое-кто из советников подсказывал мне: бойтесь ПРИВЫКАНИЯ масс к неплатежам, это приведет к тому, что платежи будут восприниматься не как должное, а как БЛАГОДЕЯНИЕ.

К апрелю 1996 года все кипели от злобы, и рейтинг Бориса так упал, что в его победу не верили даже его ярые сторонники. Я чувствовал себя на коне, все приводные ремни были в моих твердых руках, и впереди была только виктория. Итак, медленно и, возможно, назойливо мы подошли к кардинальному событию — президентским выборам в июне 1996 года. Но как хитер оказался лис-президент: взял и тяжело заболел. В другой стране его сразу бы отстранили от власти, но у нас народ добр и отзывчив, к больным относится с пониманием и любовью, прощает им все гадости, словно они уже покойники… Рейтинг Бориса сразу подскочил, некоторые избиратели даже начали посылать ему для усиленного питания кто вареную курицу, кто — килограмм яблок из собственного садика. Я призвал его на консквартиру и старался говорить доброжелательно, тщательно скрывая свое неудовольствие затяжкой «Голгофы» из-за его упрямства.

— Дорогой мой, я искренне вам сочувствую и желаю победы! — сказал я. — Однако, боюсь, что вы не выдержите гонки…