Михаил Любимов - Декамерон шпионов. Записки сладострастника

Резидентура КГБ в Каире имела честь являться объектом проникновения обеих разведок, под колпаком держали прежде всего резидента Василия Петровича Осоргина, впрочем, так и не собрав никаких утешительных материалов: твердокаменный коммунист, осторожен, как лис, аккуратен в связях, в Каире третий раз и страну знает как свои пять пальцев, великолепно владеет местным языком (у американца с этим делом было туго), оперативные темы дома не затрагивал, а на работе стены были надежно защищены от чужих ушей. Конечно, широко была известна любовь Василия Петровича к своему черному коту, однако, их отношения носили целомудренный характер, во всяком случае, подслушивание ничего пикантного не выявило. Все это в очередной раз и констатировал Ростоу, пока Смизерс жевал свои яства. Дошли и до военного атташе Хвата, которого Фрэнк находил ограниченным и даже глуповатым. Смизерс кровопускал свой бифштекс и молча слушал, не желая выкладывать карты на стол по поводу грешков жены Хвата, впрочем, американский резидент тоже не распространялся о своих контактах с Хватом, хотя Смизерс об этом знал от Иссама.

— На Востоке русских гораздо легче вербовать, чем в Европе или США, — вещал американец. — Тут они чувствуют себя свободнее, спекулируют, иногда путаются с проститутками, не боятся контрразведки и наружного наблюдения…

— Да… у нас, в Англии, они осторожны, — заметил Смизерс. — А как они идут на контакт в Москве? Вы же там работали.

— Не вспоминайте об этом аде. Круглые сутки слежка бампер в бампер, почти все знакомства — подставы КГБ, в официальные учреждения не пробиться. Собственно, мы там даже не пытаемся вербовать — лишь встречаемся с агентами, которых удалось завербовать в других странах. Однажды на встречу с агентом меня вывозили в багажнике…

Ростоу вздохнул с облегчением, словно только что выполз из багажника, и глотнул шардоне.

На вечер в том же «Шератоне» у Ростоу была назначен ужин с Хватом, оба интенсивно и безуспешно разрабатывали друг друга. Если бы не настояния Василия Осоргина, вряд ли бы Хват пошел на контакт с резидентом ЦРУ, это была совершенно не его епархия, к тому же, пахнувшая порохом. Но Василий Петрович давил, и Хват, сидя за столиком в любимом всеми шпионами «Шератоне», задумчиво смотрел на величественный Нил и выслушивал рассуждения Ростоу о несовершенствах социалистической демократии, порочности однопартийной системы, нерешенности национальных проблем и прочих составных частях пропагандистской обоймы для обработки советских граждан.

— Ваша жена уже вернулась из Штатов? — сменил неприятную тему Хват.

— Видимо, она задержится там надолго. Вы же знаете всю историю с моим сыном…

Конечно, Хват об этом знал: сам Ростоу сообщил ему, что у сына врожденный порок сердца, требовавший серьезной операции. Эта весть глубоко заинтересовала Василия Петровича, который тут же направил шифровку в Москву с просьбой, выражаясь канцеляритом, изыскать возможности для операции сына цэрэувца в Москве, что могло радикально продвинуть его разработку к заветному исходу. Центр поддержал предложение резидента, и Хвату вменялось довести идею до сведения цэрэувца.

— Если вы хотите, Фрэнк, я могу организовать такую операцию в Москве. У хирургов, которые лечат политбюро нашей партии. И совершенно бесплатно! — Хват внимательно следил за реакцией Ростоу.

— Большое спасибо, Аркадий. Но боюсь, что мне за это придется платить, разве не так? — и Фрэнк радостно заржал.

Аркадий сделал обиженную физиономию оскорбленной добродетели.

— Я предлагаю вам это как друг, а вы реагируете как циник.

Оба расхохотались, дело тихо распалось на куски и накрылось, не такой уж идиот был Ростоу, да и кто разрешил бы ему лечить сына в СССР? Сделать это тайно? Это все равно, что самому прийти на Лубянку и завербоваться. Грянул оркестр, и на сцене начался традиционный танец живота…

Дэвид Смизерс немного нервничал, ожидая агента, о деле Хвата он уже направил депешу в Лондон, и начальство взяло его на личный контроль: все-таки не каждый день происходили такие из ряда вон выходящие события, как преступная связь с датским догом. Пришлось даже направить фотографии Нины, сделанные скрытой камерой во время прогулок с Антоном, более пикантные еще не подоспели.

Дэвид открыл ключом буфет, где стояли коллекционные бутылочки молта — почти единственная слабость сотрудника СИС, весьма осуждаемая его супругой Мэри. Поэтому хранить их приходилось на конспиративной квартире и запирать на ключ подальше от глаз страстной уборщицы, тоже стража морали. Иногда в минуты душевной тоски Дэвид изрядно подрывал свою коллекцию, потом ее пополнял, что было еще приятнее, но чаще всего созерцал бутылочки, как картину Рафаэля или белесые развалины Парфенона. Так они и стояли рядком: крошечные гленливеты, гленфидики, гленморанджи и прочие глены, особенно хорош был Dalwhinnie, напрягся и никак не смог припомнить его вкус. Пришлось попробовать и, как назло, именно в самый сладкий момент раздался условный звонок в дверь, знаменующий о прибытии Иссама. По его солнечному лику уже было ясно, что операция прошла успешно.