Глеб Шульпяков - Красная планета

Сашины догадки подобны поиску черных кошек в темной комнате, но попробуем нащупать хоть что-то – исходя из того, кому гибель мальчика была выгодна, например. Устранение царевича нейтрализовало Нагих, без главного козыря они выбывали из политической игры. Брошена тень на Годунова, теперь он вечный подозреваемый. Может быть, подсказка заключается в том, что Шуйский нарочно представил дело как несчастный случай, чтобы тем самым сыграть на стороне Бориса? Но против кого, кроме Нагих, он тогда выступил? Кого опасались и Нагие, и Годунов? Ответ прост: тех, кто после царевича ближе к трону.

Первая жена Грозного – Анастасия, мать царя Федора Иоанновича, в девичестве Захарьина – принадлежала к роду Романовых. Племянники Анастасии были двоюродными братьями царю Федору Иоанновичу и могли претендовать на престол по праву родства, а не свойства (как Годунов). В глазах русского мира право родства считалось преимущественным, а позиция Романовых, стало быть, наиболее выигрышной. Единственным, кто мог составить Романовым конкуренцию, – был царевич Димитрий, по крови даже Романовы не могли обойти сына самого Грозного. Смерть Димитрия в Угличе удачно расчищала им дорогу к трону. Теперь они ближе всех к власти. Кто и что бы ни стояли за исчезновением царевича, случай или убийцы, Годунов или Романовы – Романовы одни оставались в абсолютном выигрыше. Нагие же, обвиняя Годунова, неумышленно или по сговору лили воду на романовскую мельницу – например, в расчете на будущие царские милости, когда Романовы придут к власти и вернут Нагих в Кремль. Но Шуйский почему-то отказывает и Нагим, и Романовым. Царевич погиб от несчастного случая, утверждает он. Никто не виноват, тема закрыта.

Во всей этой истории есть одна фигура умолчания, и эта фигура – сам царевич. Когда происходит пьяная резня на дворе у Нагих, о нем словно забыто. Что стало с ребенком? Сколько он прожил, куда его дели? Никто из свидетелей этого “не видит”, а те, кто видел, – убиты. Сказано лишь, что царевича внесли в храм, а потом прибыла комиссия и его похоронили. Главные следственные действия (осмотр тела) не запротоколированы. Никто из официальных лиц мертвого тела царевича как будто вообще не видел .

Саша все отчетливее видит этих людей. Он словно был там, упустил только последний момент. Что-то отвлекло его, но что? Этого, сколько он ни силился, разглядеть не удается. Воображение угодливо закрывает картину другими сценами, ему кажется, еще минута – и кто-то из Нагих или Шуйских просто выйдет из той двери; что Огурец смотрит за ними с колокольни, а в прошлогодней листве поблескивает царевичева свайка. Как это далеко и как близко. Как легко, казалось, распутать узел, но стоило приблизиться, и ничего не ясно. Как во сне, чем легче распахивались двери в анфиладе, тем больше их становилось. Двор, разъяренные кровью люди. Крики, звон. Но дальше каждый сочиняет свою историю и с каждой такой историей реальность все меньше просвечивает сквозь сказку. Отличить одно от другого почти невозможно, вымысел вытесняет то, что было в реальности. Они и сами верят в то, о чем рассказывают. Таково первое правило лжесвидетеля – поверить в свою легенду.

Тот, кто первым попадает в поле зрения, вряд ли главный злодей, его надо искать среди второго ряда. Но как отделить “кривых” от “прямых”? Нет, только не Годунов. Человека, который сделал себя сам, человека нового времени, человека преждевременного – объявить злодеем слишком просто. При нем ведь было и всеобщее замирение, и первые вольности. “Начаша от скорби бывшия утешатися и тихо и безмятежно житии”. Уж если кто и предвосхитил Петра… и это после грозненских оргий… опора на свободное население… торговцы, ремесленники… средний класс. Нет, ненадежная опора. Даже по нашему времени – преждевременная. Требовал соблюсти все формальности. Для “выборного” царя, для того, кто неродовит, кто сделал себя сам и хочет укрепить новую, свою династию, главное – законность. Годунов заставляет бояр целовать крест, что они не будут “искать власти”, этот вечный страх нового человека. Чтобы никто и ни в чем не мог обвинить его, поэтому и следствие в Угличе, и дознание. Он как будто говорит боярам: вот, вот и вот. Но этим людям не важно, что случилось на самом деле. У каждого из них свой интерес, каждый принадлежит своей “фракции”. Те, годуновский кружок при Федоре Иоанновиче, с которыми он правил от царского имени – отвернулись от Годунова, как только он “выдвинулся”. Союзников больше нет, теперь вокруг одни конкуренты – хотя бы по праву прецедента. Годунов сам источник интриг против себя. Не вырезал с детьми и холопами, как было принято. Великодушие: пусть бывшие, но единомышленники. Действовал по обстоятельствам, не “роняя себя до мщения”, но выжидая случая, когда те начнут первыми, чтобы предъявить настоящее обвинение. Хитрил, лукавил. “Ни враг его кто наречет сего яко безумна”. Его стихия – контринтрига, встречная игра. Поэтому и вклады в монастыри, и новое строительство, и надписи на колокольне Ивана Великого. Выводил в свите сына, чтобы успеть приучить к мысли: вот новая династия, вот будущий царь; он будет хорош как я, он будет лучше меня. Но им не нужен лучший царь, им даже хороший не нужен, им нужен свой. Жестокий или слабоумный, паралитик или эпилептик, палач или святоша – своего мы принимаем любого, он от бога, а богу виднее.