Василий Шукшин - Я пришёл дать вам волю. Любавины

– Это мы без тебя знаем, как говорить, – сказал Ларька ехидно. – Монах нашелся…

– Вы знаете, надо, чтоб мужик тоже знал. Вот это я и хотел сказать.

– Все? – спросил Степан, странно глядя на Матвея, не то удивляясь на этого человека, не то любуясь весело.

– Все. Запомните, что сказал. А то вам плохо будет.

– Спаси бог! Как можно не запомнить… Теперь я сделаю, чего не сумел давеча. – Страшно сдвинув брови, Степан потянул из-за пояса пистоль… Ус мгновенно развернулся и ногой загреб табурет под Степаном. Табурет вылетел; Степан упал. И, сидя на полу, направил пистоль на Уса…

Ус побелел. Но ни один мускул не дрогнул на его добром лице. Он смотрел на Степана. Выхватить свой пистоль он все равно не успел бы… И он ждал. На его могучей, изрезанной морщинами шее вспухала толчками толстая, синевато-багровая жила, точно вскрикивала о жизни.

Степан поднялся… Сунул пистоль за пояс.

– Там же пули нет, – сказал неохотно. – Уставились… Поиграть нельзя с дураками. – Видно, ему самому противной стала эта «игра» – надоело: все утро сегодня он то и дело хватается и хватается за пистоль. Сам как дурак сделался. – Поплыли дальше. – Степан поднял табурет, сел, поглядел на дверь…

Матвея в приказной избе уже не было. И никто о нем больше не напомнил, не сказал ничего. Утро какое-то кособокое вышло; утро-то какое – победное, а все чем-то да омрачается.

– Дальше так дальше, – беспечным голосом сказал Ларька.

– Куда плывем-то?

– Только одно хочу вам сказать, и запомните: все, что тут счас сказал Матвей, – это истинная правда. – Степан помолчал, чтоб как следует вникли в его слова. – Мне только обидно, казаки-атаманы, что мужицкая голова оказалась умней… ваших. – Не сказал «наших», сказал – «ваших». – А я от вас добивался… Это наука вам. – Степан подумал и все-таки добавил: – И мне тоже. Давайте корень копать… Ишо один наказ: мы на войне, ребятушки, и нечего кажный раз по сторонам оглядываться – то пришибли кого сгоряча, то… в икону попали. Да как же без этого? На войне-то!.. Вы што?

Два казака на небольшой верткой лодочке гребли изо всех сил вниз по течению. Видно, старались держать ближе к берегу – к кустам. Переговаривались сторожко.

– Сколь нащитал?

– Триста набрал в голову и сбился. С тыщу будет. Двенадцать пушек.

– Смело они… развалились, как так и надо.

– Не знают, потому и смело.

– Хоть бы стереглись маленько…

– Не пуганные ни разу.

– Оно и мы-то – ждем, что ли, их? Я слыхал, они ишо где-то из-под Казани только-только выворотились… А они – вот они, голуби, пузы уж тут греют.

– Где теперь батька-то?

– В приказе небось? А где, поди?.. Там.

– Будет дело… Откуда, думаешь: с Москвы?

– С Москвы, должно. С казанскими вместе. Эх, разгуляться-та-а! Аж слюни текут. Накрыть можно… как кутят ситом.

– Даст бог, накроем.

Совет кончился; атаманы, есаулы расходились из приказной избы.

– Иван, огляди стены, – велел Степан. – Возьми Проньку с собой – ему тут головой оставаться. Подбирай вожжи, Прон: людей зря не обижай, не самовольничай – кругом все решайте…

Ус шел со Степаном.

– Калган не болит? – спросил Ус просто.

– Нет.

– А то пойдем, у меня четверть доброго вина есть. У воеводы в погребе нашли. Ха-арошее винцо!

Степан думал о другом.

– Где счас Матвей твой? – спросил он.

– Тебе зачем? – насторожился большой Ус.

– Надо повидать его… Не бойся, худа не сделаю.

– Со мной он вместе. Смотри, Степан… тронешь его – меня тронешь. А меня за всю жизнь никто ни разу не мог тронуть. Не нашлось такого.

Степан с усмешкой посмотрел на Уса:

– А князь Борятинский-то… Ты как та девка: ночевала – и забыла, с кем.

Ус замолк – обиделся. Был он как ребенок, этот Ус: зла вовсе не помнил, а обидеться мог зазря… Матвей про него сказал: «Пушка деревянная – только пужать ей».

– Не дуйся, я не по злобе. Бегать и я умею, Вася. Хорошо бы – не бегать. Так бы суметь…

– Зачем Матвея-то надо?

– Глянется мне этот мужик твой. Умный. Ты береги его.

– Глянется, а сам стукнуть хотел… Первый-то раз.

– Попужать хотел и первый раз. Видно, натерпелся он за жизнь всякой всячины… А? Из таких – умные получаются. Где ты его взял-то?

– Все там же! – Ус весело и вызывающе посмотрел на Степана. – Как из-под Москвы бежали, там и подобрал. Пристал к нам… а бросать жалко стало. Натерпелся он, верно, много. Где только не бывал! А говорит не все… Даже не знаю откуда. Рязанский, наверно… Не спрашивал.