Наверное, не все можно доверять дневнику в этих условиях. Вдруг в силу непредсказуемых обстоятельств попадет он в руки моих недоброжелателей. Какой простор для издевательств и стеба, какой шикарный полигон для упражнений в злом юморе! Хотя мой дневник еще надо умудриться прочитать. Пишу без разбивки на слова, сплошным, малопонятным текстом. Не завидую тем, кому поставят задачу расшифровывать это, переводить на человеческий язык.
* * *
Сглазил Федор Михайлович, ох, сглазил. Не выходит из головы его фраза. Правда, все мысли по этому поводу оставляю при себе, бумаге не доверяю. Обнаружил и другое: мой дневник живет собственной жизнью вполне одушевленного существа. И отношения у нас с ним очень сложные. Порою он руководит мною, «строит» меня, «диктует» мне, эксплуатирует меня. Порою помогает, поддерживает, успокаивает. Удивительный симбиоз.
* * *
В библиотеке в книжном завале случайно откопал толстый журнал перестроечных времен. Перелистал. Пробежал глазами некоторые «сверхсмелые» по тем временам статьи о советских реалиях 30-х годов. Разумеется, то и дело натыкался на слова-символы: «тоталитаризм», «политзаключенные», «политические процессы», опять «политзаключенные». Последнее «ключевое» слово вспомнил уже на следующий день на утренней проверке, когда скользнул взглядом по лицам тех, с кем разделяю ныне пространство несвободы. Задумался.
Официально политзаключенных среди моих сегодняшних соседей нет. Никто не угодил сюда за конкретные действия против основ конституционного строя и безопасности государства, за реальное активное участие в оппозиционном движении (кстати, не уверен до сих пор, существует ли такое в наше время вообще), но… сами обстоятельства попадания сюда, в зону строгого режима, некоторых моих нынешних «коллег», детали биографий и особенности ведения следствия по их делам наталкивают на очень своеобразные выводы.
Вот арестант соседнего отряда Гена Дед. Необразованный, но думающий, способный к анализу, начитанный, в том числе и по юридической части, мужичок. Последние годы перед своей посадкой «активничал» по выборным вопросам в родном районе. Задумывался о причинах резкого несоответствия реальных политических пристрастий местных жителей и официальных результатов выборов. Разумеется, вскрывал случаи вбросов, подтасовки, фальсификации и прочих уже типичных и даже родных российских выборных «штучек». Местные начальники предупреждали: «Уймись по-хорошему…» Гена не унимался. По-прежнему вскрывал, сигнализировал, обличал. Ну и «дообличался». Обнаружились на его приусадебном участке то ли подброшенные, то ли на скорую недобрую руку подсаженные несколько кустов конопли. Тут же подыскалась и уголовная статья для хозяина огорода, по которой он «огреб» восемь лет, разумеется, строгого режима. Сколько сидит Гена (по самым приблизительным подсчетам, «экватор» срока он уже миновал) — столько и пытается опротестовать, обжаловать свой приговор. Судьба всех его ходатайств незавидна. Что-то просто теряется, не доходя до адресатов, а что-то прямиком направляется по месту его жительства для разбирательства тем, кто его сажал. Сложно ли догадаться, какие ответы в этом случае получает автор?
А пока Гена сидит, с его оставшейся на свободе недвижимостью происходят, похоже, необратимые перемены. Огород «раздербанили» соседи: засевают, засаживают на свое усмотрение в отсутствие хозяина. В доме просто живут неизвестные, невесть как туда попавшие люди. Всю жизнь Гена прожил бобылем, ни детей, ни семьи у него на воле не осталось. Соответственно, попросить разобраться некого. Очень может быть, что возвращаться ему после зоны будет просто некуда. Сам Гена уверен, что самоуправство с его имуществом на воле случилось не без хлопот местных чиновников. В довесок, так сказать, к полученному сроку. Ну а нынешние соседи-арестанты, из тех, кто душой недобр да на язык несдержан, откровенно ехидничают: «Мотай на ус, Дед! Будешь в следующий раз на выборах шустрить — у тебя в сарае точно автомат найдут или мешок с героином…»
Вроде бы и никакой чистой политики, никаких действий против государственной власти, а политическая составляющая присутствует и в полный голос о себе заявляет. Да что там заявляет — кричит в полный голос!
Еще один обитатель этого лагеря — Валера Адвокат. И он «беспредела» нахлебался по полной программе. И он пострадал за то, что попер против власти: примкнул к местным правозащитникам, принял участие в выявлении и обнародовании фактов коррупции среди работников администрации региона. И его предупреждали, и ему угрожали. Не внял, не послушал, вот и влип всерьез и надолго. Отправился напомнить про долг людям, которые у него занимали и здорово затянули с возвращением денег, да что-то, видно, не разглядел в людях, которые ему в помощники навязались. В итоге он — участник ограбления и двойного (!!!) убийства, и срок у него такой, от которого даже короткие арестантские волосы дыбом встают: двадцать два года. Можно ли его считать политзаключенным в чистом виде, относить ли его к разряду «частично политических» — не знаю, но знаю точно, что политикой от его «делюги» за версту разит.
Читать дальше