Борис Земцов - Жизнь строгого режима. Интеллигент на зоне

Любопытно, что неписаный «кодекс порядочного арестанта» строго-настрого запрещает ношение всякой одежды, хотя бы каким-то образом близкой к «мусорскому прикиду», например, камуфлированной майки. Говорят, что в былые «более правильные» времена, когда тюремноворовские традиции цвели махровым цветом и никто на них не покушался, существовал строгий запрет на ношение арестантами всего красного. Нарушители запрета обвинялись в демонстрации лояльности к администрации, т. е. к «мусорам» и ко всему, что с ними связано, что от них исходит, что с ними ассоциируется.

В лагере в Березовке, месте моего прежнего пребывания, практиковался и пошив силами местных умельцев «модной» обуви, что значительно отличалась от казенных гулаговских башмаков. Но это в Березовке, где существовало свое, пусть крохотное по масштабам, обувное производство. До сих пор, правда, не могу представить организацию или фирму, кто бы мог там разместить заказ на производство подобной продукции, и тем более не могу представить себе людей на воле, кто бы в здравом уме отважился щеголять в подобных уродливых, насквозь пропитанных смрадом ГУЛАГа ботинках. Здесь, в Свинушках, своего обувного производства нет, потому и таскают местные арестанты «хозяйские» башмаки и… не ропщут.

Определенной модернизации можно подвергнуть и казенное кепи (летний головной убор), что называется почему-то на турецкий манер феской, а представляет собой диковинный гибрид, что-то среднее между головным убором солдат Третьего рейха и детсадовским картузом. Арестант, желающий выделиться, подчеркнуть свою независимость и состоятельность, непременно пошьет себе феску на заказ. Обойдется это ему от одного до двух блоков сигарет с фильтром. Выполнена эта работа будет в лагерном комбинате бытового обслуживания.

Феска, сшитая на заказ, от фески, полученной на складе, отличается большей или меньшей (в зависимости от вкусов заказчика) высотой, большей жесткостью остова (за счет подложенной по периметру пластмассы или картона), а главное, куда более выдающимся козырьком, жесткость которого также гарантирована вложением под ткань чего-то твердого. У некоторых претендующих на оригинальность, но не имеющих чувства меры арестантов размеры козырьков таковы, что закрывают добрую половину лица. Разумеется, они уверены, что «это — круто!».

Что же касается зимних шапок-ушанок, то всякая попытка заменить их на самодельные головные уборы, напоминающие то ли казачьи папахи, то ли величественные шапки британских королевских гвардейцев, непременно жестко пресекается лагерной администрацией («нельзя», «не положено», «заменить»). Единственное, что здесь может себе позволить желающий не быть «как все» арестант — особым образом начесать, набить куцый искусственный мех «хозяйской» ушанки. Издали такая шапка напоминает собой изделие из натурального меха животного неведомой породы, вблизи — такая же убогая зековская ушаночка, модель которой была знакома еще героям Солженицына и Шаламова.

Лично мне в плане зимней шапки в свое время повезло: земляк-москвич, знакомый мне еще по пятому столичному изолятору, подарил мне невесть как у него оказавшуюся совершенно новую вольную ушанку из черного искусственного меха. Ему она была слишком велика, мне пришлась впору. Были случаи, когда представители бесчисленных проверяющих комиссий, то и дело терзающих наш лагерь, недоверчиво интересовались: «Что это за шапка?» На этот вопрос отвечал почти правду: «Шапка — вольная, на складе моего размера не было». Всякий раз это сходило, к тому же издали моя шапка почти не отличалась от казенной нахлобучки.

Вернемся к арестантской робе. Показательно, что почти все ее комплекты снабжены ярко-белыми, кажется, даже фосфоресцирующими в темноте полосками: полоска на спине на уровне лопаток, полоска на груди, аккурат в области сердца, полоски на штанинах на уровне коленок. Аналогичные полоски присутствуют на телогрейке (опять на уровне сердца и лопаток) и на летнем варианте головного убора.

Именно таким был мой первый комплект тюремной одежды, что я получал в Березовском лагере. Тогда, примеряя диковинную после «вольных» пиджаков и брюк одежду, кто-то из приехавших со мной по этапу «первоходов» пошутил по поводу особо заметных белых полосок: «Чудные какие, как у дворников-таджиков в Москве…» «Сам ты — таджик!» — жестко одернул его другой арестант с нашего этапа, но пожилой, успевший расхлебать не один срок. Встретив недоуменный взгляд, пояснил: «Эти полоски специально задуманы, чтобы в тебя ловчее целиться было, если на побег пойдешь или в бунте участие примешь…»