Борис Земцов - Жизнь строгого режима. Интеллигент на зоне

Возможно, уникальная склонность к предательству в характере Аркадия — это что-то генное, фамильное, наследственное. Говорят, он родом из Западной Белоруссии. Говорят, многие его родственники прожили всю войну «под немцем». Не удивлюсь, если когда-нибудь узнаю, что были среди них бургомистры, полицаи и каратели. На зоне я часто вспоминаю Аркадия (шутка ли, проработали вместе десять лет, и каких лет!), иногда пытаюсь представить его в нынешней моей обстановке в роли коллеги — российского арестанта. Как бы он повел себя здесь? По привычке и по инерции используя многолетний опыт, предложил бы себя в помощники администрации, «одел рога», принял должность завхоза, бригадира или хотя бы здесь прозрел, задумался бы о выбранной системе ценностей?

Если бы… Если бы… Только разве жизнь терпит сослагательное наклонение? На сегодняшней момент все в этой жизни сложилось и определилось: он, Аркадий, при всех своих гадостных заслугах, — на воле, в тепле, при белой рубашке, «в муках над номером», я — в арестантской «телаге», таскаю на горбу мешки с вонючими полипропиленовыми пакетами на продуваемой всеми сквозняками «промке».

Вот только кто сказал, что этот порядок жизни извечен? Разве кто-то в силах отменить законы высшей справедливости?

Иногда я слышу от соседей-собеседников: «Это хорошая зона, ты даже представить не можешь, насколько все могло бы быть хуже…» И представлять не хочу. Полемизировать не собираюсь. Что значит «хорошая» зона, «плохая» зона? Это то же самое, что объяснять посаженному на цепь преимущество цепи с хромированными звеньями перед цепью со звеньями проржавевшими, достоинство ошейника, украшенного бубенчиками, перед ошейником обыкновенным сыромятным. Цепь остается цепью. И ошейник остается ошейником. И несвобода остается несвободой. Даже в клетке с кондиционером, набором тренажеров и бутербродом с черной икрой, что регулярно можно просовывать сквозь те же самые позолоченные прутья.

Что такое преступление? Что такое грех? Что такое подлость? Не сказать, чтобы я здесь постоянно мучительно размышляю над этими вечными вопросами, но именно здесь, в неволе, они напоминают о себе куда чаще и острее, чем в «прошлой» свободной жизни. Впрочем, в «прошлой» жизни эти категории были отвлеченными, почти общими, почти абстрактными. А здесь они очень конкретные, очень личные, они «без пяти минут» родные. Выводы из всех этих раздумий для меня (хотелось бы верить, что и для моих близких, детей в первую очередь) вполне определенные, очень важные. Выводы сродни диагнозу, сродни приговору. Выходит, что в результате определенного стечения обстоятельств и злой воли некоторых недобрых людей я попал в категорию преступников, де-юре стал преступником. Однако моя принадлежность к этой категории — временная, не постоянная, не окончательная: пройдет какое-то время, и в соответствии с законом и всякого рода юридическими нормами (плюс мои хлопоты, разумеется) — я перестану быть преступником (окончится срок заключения, снимется судимость, возможно, даже удастся добиться чего-то вроде реабилитации). Получается, мое пребывание в антиобщественной, для иных даже презираемой и отвергаемой категории — все-таки временно. Совсем иная ситуация со статусом людей, которые меня «сажали» и удерживали в этом самом «посаженном» состоянии. Решившись на подобное, они стали подлецами. Подлецами навсегда. Окончательно. Бесповоротно. На всю оставшуюся жизнь. И даже после собственной смерти они останутся этими подлецами. На весь период времени, в течение которого их хотя бы кто-то будет помнить. Очень может быть, что многие из этой группы людей законченными подлецами стали задолго до участия в масштабных «хлопотах» по моей посадке. Значит, тем самым подтвердили «кровную» свою принадлежность к этой самой категории. Категории подлецов.

Кстати, за то время, которое я пребываю в ранге преступника, окреп мой дух, закалилась воля, кажется, шлифуется характер. Называя вещи своими именами, я — окончательно стал борцом. А еще за это время я окончательно стал писателем, человеком, которому есть что сказать другим людям. Все перемены со знаком «плюс», все перемены из разряда дающих основания уважать себя, даже гордиться собой и… двигаться по жизни дальше с чистой душой и высоко поднятой головой. Разве могут похвастаться чем-то похожим те, кто меня сажал, кто ныне удерживает меня в этом самом «посаженном» состоянии? При самой необузданной фантазии такого даже представить себе невозможно.