Владимир Марамзин: Смешнее, чем прежде. Рассказы и повести [Сборник юмористических и сатирических, но в основе бытописательских рассказов.]

Лежит Синельков… бледный… руки… не дышит. Прибегает в слезах Синелькова мать и забирает его, как всегда, вон из школы.

— Да зря вы его забираете! — объясняют ей школьники. — Если вы не заберете, то его уже вторично у нас не задавят, будут помнить, что когда-то уже задавили.

Подумала мать Синелькова и согласилась, потому что в новой школе, действительно, могут ли знать, что его уже давили? Не могут. И остался Синельков в этой школе. И уже Синелькова совершенно не давят.

То есть так он уверенно уже твердо знал, что его ни за что никогда не задавят, что однажды разбежался, закричал наглым образом: «Куча мала!» — и с разбегу так и плюхнулся на самую вершину. Куча тут же раздалась, и Синелькова, конечно, опять задавили.

Лежит Синельков… руки-ноги… не дышит… прибегает Синелькова мать… хочет взять Синелькова из школы. Но в этот момент Синельков подымается и говорит:

— Не надо, мама, не бери меня из школы. Это я виноват, школа тут ни при чем. Я забыл, что я Синельков и что меня в куче давят. А больше я не буду забывать, и меня не задавят.

Больше он, естественно, уже не забывает, и его уже не давят теперь никогда.

По деревне ехала свадьба. Свадьба играла и сильно шумела.

Из дому вышла одна злая женщина, которая добровольно могла колдовать, и сказала:

— Дю!

Свадьба враз заколдовалась, обратилась в волков и побежала в лес. С тех пор жила эта свадьба волками в лесу.

Шел из армии. солдат, видит — волки. Снял он наган и хотел их стрелять. Но одна соседка сказала:

— Не надо, солдат, не стреляй из нагана. Это не волки, это свадьба спорченая.

И солдат оставил стрелять из нагана.

Прошло какое-то время, и волки снова возвратились в штатский вид и пришли к себе в деревню. Одежда у них износилась, за это время, стала грязная и в лохмотьях.

— Как же вы вернулись в штатский вид? — спрашивают у них.

— А так. Время прошло, и вернулись. Нас пересмотрели, — отвечают спорченые.

— А чего же раньше не пересмотрели?

— Да раньше время не прошло. Через время всякую порчу пересматривают. А если бы не через время, — то вовсе не было порчи на свете. Так нельзя.

— Чем же вы питались? — спрашивает соседка.

— Плохо, — отвечают спорченые. — Вот у кого в тарелке осталось, да крошки на столе не убраны, то к нам и поступало. А больше ничего.

— Не буду крошки на столе убирать, — сказала соседка. — Не буду в тарелке доедать.

И не доедает.

На бульваре я встретил знакомую женщину. Она водила трамваи в блокаду. По набережной, до Горного. Снаряд угодил в моторный вагон. Ногу отняли до таза.

Она стоит со мной на бульваре. Это ее прогулка. Грузное тело обтекает костыли. Ватное пальто. Голова ушла в рыхлые плечи. Одна нога.

Она напоминает мне колокол, колокол на костылях. Костыли растут из-под мышек. Морозит. На бульваре ветер. Бульвар начинается в Гавани. Ей жарко. Трудно дышать. Это не нога, это сердце. Костыли растут из сердца. Сердце бьется, как колокол.

Я щедрый, я отдам ей ногу. Но мне нужна нога. Мне нужны обе ноги. Человеку нужны обе ноги.

Была в деревне гулявшая женщина, которая никак не могла не гулять. Даже при оккупации немцев она продолжала гулять. Она это делала не за выгоду, а сама для себя, просто для женщины, что в ней содержалась. И вдруг понесла от чужого солдата. Доносив до конца, родила она двойню. Очнувшись от родов и увидев двоих, женщина схватила их рукой за загривки и, воскликнув слабым голосом: «Смерть немецким оккупантам!» — с силой ударила детей головами.

А что? Конечно, можно понять эту женщину: от немца, да еще неожиданно двойня, в это суровое и голодное время войны. Он, должно быть, нарочно напряг свои силы, постарался назло сделать в ней сразу двойню.

Чего было ждать в это время от немца?

Ехал один солдат с войны. На войне он заслужил офицера, хотя и небольшого, но ходил в лейтенантском. Встретил он в вокзале девушку и полюбил ее, ничего что несамостоятельная.

Тут же по дороге он на ней женился и стал жить.

Живут они два года, и у нее горя нет вокруг ни в чем. Через два года солдат-офицер уезжает в командировку, а ей захотелось еще главнее. И она сошлась с кем-то, с генеральским полковником или с другим, и уехала.

Оканчивает он командировку, а ее нет. Стал жить все время без нее. Но погодя какие-то месяцы пожила она там и пишет письмо: «Милый мой муж! Возьми ты меня обратно для себя, я буду тебе ноги мыть и воду пить, хотя я к этому неприспособлена».