Андрей Кокоулин: Силы сопротивления

На всякий случай Бурдюков покрутил вентили. В одну сторону. В другую. Включил и выключил душ. Вода то текла, то прекращалась, то капала еле-еле. Но была холодная. Никакой ошибки. Холодная.

Как такой мыться?

Бурдюков моргнул, и то ли соринка попала ему в глаз, то ли ресницы сцепились, то ли все-таки жахнула по нему магнитная буря, но на несколько долгих секунд его великолепная ванна, полная плавных обводов и форсунок, с изгибом под тело, превратилась в ржавое жестяное корыто, стоящее на грязном бетонном полу и уложенных в ряд кирпичах. Вместо шелковой занавески в летящих по ветру розовых лепестках сакуры, которую Бурдюков самолично купил год назад на распродаже, появился кусок целлофана, мутный, драный и ничего толком не скрывающий. А какое-то жуткое сооружение из перемотанных изолирующей лентой шлангов и насадки с дырками, пробитыми чуть ли не гвоздем, сменило многофункциональную душевую головку.

Зрелище было настолько дикое и отталкивающее, настолько не укладывалось в голове, что Бурдюков шлепнулся на пятую точку и выронил крокодильчика, который заодно с прочими предметами претерпел трансформацию и преобразился в бурую, в пятнах тряпку.

В мыслях Бурдюкова взвихрился хаос, и он пополз, пристанывая, от ванны прочь, пока не обнаружил, что елозит по полу на месте, едва ли в метре от страшного сооружения.

Повернув голову, Бурдюков обнаружил, что на самом деле упирается в колени грязного, замызганного старика с седым пухом на голове. Старик был в одних трусах, полосатых и дурно пахнущих. Остекленелыми глазами он смотрел куда-то сквозь стену ванной.

— Вы кто? — спросил его оторопевший Бурдюков.

— Живу я здесь, — произнес старик.

— Что?

— В одной комнате спим.

Старик отвел рукой голову Бурдюкова и шагнул к ванне. Через плечо у него была перекинута тряпочка, видимо, обозначающая полотенце.

Ни слова не говоря, старик стянул трусы и голышом перебрался в жестяное корыто. Он был тощ, под кожей проступали ребра.

— Чего смотришь? — спросил он Бурдюкова и задернул целлофан.

В кране заклокотала вода. Наклонившись, старик переключил ее на душ. Тонкая ржавая струйка потекла на него сверху.

— Хорошо! — сказал старик и принялся водить ладонями по груди.

— Х-холодная же, — пробормотал Бурдюков.

— Не мели чушь! — сварливо сказал старик. — Горячая! Чего б я под холодную полез?

— Но как же…

— Изыди!

Бурдюков зажмурился.

Не может быть, пронеслось у него в голове. Это как же? Мы же с Магдой. Еще сосед, да, сосед приходил вчера, у него нет телевизора, он на вечерние новости стучится к нам постоянно, не может без новостей, не лишать же, не изверги же. Это наша квартира, никаких посторонних жильцов…

Он вздрогнул. А ванна? Это моя ли ванна?

Старик шумно отфыркивался от струйки воды, словно от целого потока. Бурдюков слышал, как он все сильнее хлопает себя по груди и бедрам.

— Ш-шампунь.

— Что? — открыл глаза Бурдюков.

— Шампунь подай, раз сидишь.

Удивительным образом привычная обстановка вернулась на место. Бурдюков заозирался, с умилением и будто по-новому узнавая яркий синий кафель на стенах, змеей изогнувшуюся сушилку, разноцветную плитку на полу, стеклянные полки, коробочки, тюбики, баночки.

Все как раньше.

Шампунь? Бурдюков встал и снял с полки над раковиной зеленый флакон «Summer suite», который как-то преподнес Магде в подарок.

— Вот.

Он протянул руку.

Занавеска с лепестками сакуры отдернулась, и перед Бурдюковым предстал мужчина в теле, розовокожий, молодящийся, с высветленными волосами и темной бородкой. Вода из душевой головки лилась на его объемный живот и разбивалась в брызги.

— Папа?

— А ты кого ожидал здесь увидеть? — хмыкнул мужчина, отбирая у Бурдюкова шампунь.

— Но как ты здесь?

Отец хохотнул.

— У тебя память отбило? Мы с тобой уже вторую неделю живем.

— Ах, да, — вспомнил Бурдюков, — ремонт.

— Именно!

Отец задернул занавеску.

— А вода? — спросил Бурдюков.

— Замечательная! Самое то. Хочешь убедиться?

— Нет-нет, я верю.

Бурдюков подобрал губку-крокодильчика и «Clearico», сложил их в шкафчик у унитаза и вышел, затворив за собой дверь. Ему нужен был покой, он чувствовал, что жуткая картина, пусть и пропала, но возникла неспроста.

Это знак, да, знак.

— Милый!

Магда, сбивая с размышлений, бросилась ему на шею. Она была радостно-возбужденная, от вчерашних страхов не осталось и следа. На ней было цветастое платье, белые гольфы и красные туфельки.