Виктор Пелевин - Непобедимое солнце. Книга 1

– Ты кладешь себе сахар? – спросил он с удивлением.

– Да, – ответила я. – Сегодня я хочу позволить себе все.

– Тут смешные люди, – сказал он. – Когда я оформлял машину, ко мне подошли двое бородачей и спрашивают – ты откуда? Я подумал, если скажу, что из Америки, так ведь нахамят. И отвечаю – из Калифорнии. Один спрашивает – где это? А второй говорит – а, помню, «Californication» [15] Игра слов: калифорнийское совокупление. . Мы смотрели в лагере…

– Californication, – повторила я. – Красивое слово. В нем есть что-то муравьиное. Такой сериал тоже был?

– Все на свете – сериал, который уже был.

«Тойота» действительно выглядела очень старой, даже древней. Открыв багажник, Фрэнк бросил туда наши сумки и сказал:

– Вот царапины от стрел.

– Может быть, это от боевых колючек, – ответила я. – Может быть, это римская «тойота», а не парфянская.

– А ты умная, – кивнул он. – О такой возможности я не подумал. Прощай, Эдесса!

– Это ты кому? – спросила я.

– Городу.

До Харрана было меньше часа езды, и я почти все время проспала. Пару раз я просыпалась, когда Фрэнк тормозил. Дорога была пустой несмотря на утро буднего дня – в зеркале заднего обзора мелькал только красный скутер с двумя синими ездоками, и еще дорогу один раз пересек трактор с прицепом, полным зеленого сена.

Затормозив в очередной раз, Фрэнк достал телефон и вывел на экран карту. Изучив ее, он переключился на вид со спутника.

– Посмотри. Это уже Карры. То есть Харран. Ничего не напоминает?

Спутниковый снимок походил на выложенный зеленой плиткой пол, по которому долго долбили кувалдой: аккуратно расчерченные поля были глянцевым кафелем, а серые следы кувалды – человеческими поселениями. Самая большая из тусклых вмятин при увеличении и оказалась Харраном.

Я сообщила Фрэнку про кувалду и плитку, но сравнение ему не понравилось. Он нахмурился.

– Нет, – сказал он. – Вот посмотри, в центре Харрана – круглое пятно. Почти нет домов. Это старый город – он и по цвету и по форме похож на луну. Разве нет?

– Ну, кто о чем, а вшивый о бане, – не без усилия перевела я на английский.

– У меня нет вшей, – ответил Фрэнк.

– Зря, – сказала я. – У Каракаллы наверняка были.

– Ты злишься.

– Я злюсь, – согласилась я. – Правда.

– Зачем ты злишься?

– Не знаю, – ответила я. – Мне здесь неуютно. Даже страшно.

Так оно и было – но я поняла это только услышав собственные слова.

– Ты просто чувствуешь энергию места, – сказал Фрэнк. – Оно невероятно мощное и древнее. И конфликтует с тобой, потому что ты конфликтуешь с ним.

– Почему ты так думаешь?

– Ты борешься с этим местом за меня.

Он говорил это на полном серьезе. Кажется, он действительно чувствовал себя Каракаллой. Я даже фыркнула от возмущения.

– Борюсь? Да пусть оно тебя забирает. Если вам друг с другом лучше.

– Не ревнуй, – сказал Фрэнк снисходительно.

Я готова была его укусить, но машина уже тронулась, и это могло быть опасно для зубов.

Не уверена, что дело было в конкуренции за Фрэнка, но место мне действительно не нравилось.

Солнце за тысячи лет опалило и как бы придавило окрестности, словно тут в незапамятные времена произошел секретный библейский грех, и бог все выжигал и выжигал его следы подвешенным в небе ядерным взрывом. Солнце ведь и есть ядерный взрыв, вспомнила я, просто очень далекий и крайне долгий.

Ощущение древнего греха и беззакония только усилилось, когда мы приехали в Харран. Я увидела серо-желтые глинистые постройки, похожие по форме на врытые в землю стерженьки губной помады. Фрэнк, в полном соответствии с заветами Венской школы, сравнил их с головками снарядов. Все-таки интересно бывает наблюдать за искажениями восприятия, которые вызывает тестостерон.

Конические домики казались очень старыми. Фрэнк объяснил, что это местный архитектурный стиль – так здесь строят уже несколько тысяч лет, и внутри этих глиняных каморок («это на самом деле не глина, а смесь грязи и сена») прохладно при любой жаре.

Мне эти хижины не нравились. Они, как и все вокруг, словно бы напоминали о древней жути, забытой человечеством совсем недавно и с большим трудом. Окна и двери были маленькими, домишки лепились друг к другу тесно, как соты, и можно было не сомневаться, что люди существовали в них на правах пчел. В общем, не та древность, к которой хочется мечтательно прикоснуться. Но Фрэнк был счастлив.

Когда он снова затормозил и остановился на обочине, желание укусить его у меня уже прошло. Он снова погрузился в карту на телефоне.