Виктор Брусницин - Мой милый Фантомас (сборник)

На коне, резвой иноходью, на фоне зари, по церковной возвышенности передвигался на виду всего собрания некто. Осанка была безупречна, выездка чудовищно воскрешала Сеню Ухо — он аналогичным образом, бывало, имел привычку продефилировать по деревне. Правда, наряд незнакомца был противоположен. С плеч красиво, покрывая зад коня, свисал тонкий плащ. На голове красовалась маска, неотличимая от той, что недавно продемонстрировал в фильме известный злодей. Будьте добры пожаловать — мсье Фантомас, собственной персоной. Он проехал перед церковью — мерный цокот копыт бил, точно колокол — и, степенно завернув за крыло, исчез.

Акция имела бесподобный эффект. Зрители обмерли, Нюся всей тучностью, плашмя хлопнулась в обморок. Тетя Паня тоже стала заваливаться, но ее подпер Данилович. У Куманихи исчезла речь и апоплексическим образом перекосило щеку. Однако самый замечательный факт был таков — Егор Ершов основательно опростался. Вначале-то никто не заметил — уж когда маленько слегла оторопь, кто-то обратил внимание, что волосы конюха торчат дыбом, и затем, охватив пострадавшего взглядом, все увидели разъехавшееся пятно на штанах и лужу под мужиком, а помимо, фундаментальный запах. Словом, Егорушка вышел из всех отхожих отверстий. Сам оказией не проникся, потому как оживал долго. И только очнувшись и углядев соболезнующие взгляды (все очень понимали случай), окунул голову вниз — достигши реальности звучно сматерился, засучил ногами и суетливо и скомкано улепетнул.

Помните? Второе послание относительно позора было адресовано именно Ершову. Этот факт составил ужас ничуть не меньший, чем само явление товарища Фантомаса, ибо заподозрить девчат и вообще тут явилось чересчур нахально — тем более после признания. Еще, — это взял на заметку Миша. Именно Ершов самым основательным образом грешил в случае со Старицыным на старания Ваньки Быка.

Состоялись мелочи. Вечером Танька, укорённая, наверняка, физическим претерпением, насела на подельницу, имея в виду дефиле Фантомаса, возмущенно пытала: «Ты — признавайся!»

— Честное пионерское, не я! — перекрестила грудь Светка. — Ты чо, ополоумела ли чо?! Где я тебе маску возьму — да еще плащ! — Догадалась: — Я ж с тобой рядом стояла!!

По лицу Танюшки, однако, ползало сомнение. Расходились девчата молчаливые. А на другой день Света слегла с воспалением легких, поместили в одно учреждение с братом. Родители болезной насели на подруженьку, однако та божилась, что относительно Светки официального документа не было. На всякий случай отчаянно ревела… Между тем события приобретали принцип совершенно уже убедительный.

На пятидесятилетие октябрьской революции тренировали концерт. По масштабности мероприятия готовить празднество учредили загодя, поскольку приурочен случился смотр самодеятельных сил районного размаха с нехилой перспективой: отобранных представителей планировалось готовить к ударному ноябрьскому концерту в городе. Отклик у населения инициатива имела — сноровист народ на показную реализацию. К осени разноплановая картина всего представления сложилась отчетливо. Номера выковыривал тщательнейшим образом Иван Ильич Фирсов, председатель колхоза собственноручно.

Весь реестр оглашать не станем. Нашему вниманию насущны песенные соло постепенно переходящие в дуэт. Маша Бокова и Семен Карамышев, он же Сеня Ухо. Перечень: «Руды-рыдз» (репертуар Миансаровой), «Не спеши» (Кристалинская), — это, само собой, Мария. «Шли поезда» (Мулерман) — Ухо. «Алеша» — дуэт. Вы чувствуете компромиссный набор? Завзятая лирика, технично — именно на Сене, слегка компрометирующих свойств представителе — переходящая в пафосную патриотику.

— Ты мне, пьяно-форте, — тряс кулаком перед носом отщепенца Иван Ильич, — на шесть ноль исполнишь! — Лаконично сулил: — Иначе.

— Пьяница проспится, а дурак дураком останется, — заковыристо отчебучивал Семен.

Возвращаемся в аутентичность — Сеня унялся. Фактической замены Уховым данным не наблюдалось: маломальский певец Саша Старицын и тот отлучился. Помимо, на очередную репетицию не явилась и Маша — провеял слушок, что порча платья в горошек брызнула крупным отпечатком на вообще. Иван Ильич испытал негатив.

Значится, Ильич отирал о решетку налипшую на подошвы грязь перед крыльцом Боковской избы. «Доброго здоровьица», — размеренно кивал в кулуарах. От уважения не отказал в миске супа и впритык налитой стопке. «Маш! Без тебя, это и ежу понятно — нету ресурса», — зычно внушал потупившей в дол прекрасные очи девице. Папаша Боков хмурил брови, хищно обмерял глазами уходящий в рот достаток и сопел, олицетворяя нейтралитет. Терпеливо слушавшая нотацию девушка в некий момент вскрикнула: «Я его ненавижу!» — далее, уронив табурет, бросилась прочь. Изумительно, что воцарилось молчание, сопровождаемое так и не произнесенным вопросом — «кого?» В итоге председатель нахряпался с отцом героини, другом незабвенного детства.