Кейтлин Моран - Стать Джоанной Морриган

– Так ты, значит, гот? – спрашивает тот же парень, глядя на мой наряд, полностью черный.

– Ну… а готы действительно делят мир четко на черное или белое? – говорю я в манере пожилого профессора на Би-би-си, указав жестом на их белые лица и черные одеяния.

В ответ – тишина.

Господи, я же видела по телевизору, как Джильда Рэднер рвет зрителей в клочья подобными шутками. Но похоже, что в этом городе никто моего остроумия не понимает и никогда не поймет. Здесь не то семантическое пространство. Наверное, мне придется сбежать в Нью-Йорк.

– Скажем так: мне интересна культура готов.

По-прежнему тишина.

– Какие группы ты слушаешь?

Опять этот парень. Эйли сидит совершенно обмякшая, со мной говорит он.

Я задумываюсь на минуту.

– Ну, «Beatles», понятно. «Led Zeppelin». Лучшие вещи Саймона и Гарфанкела. Вся эта…

Я снова думаю.

– …хрень.

Парень смотрит на меня. Мой ответ его явно не впечатлил.

– А что-то из нового тебе нравится? – наконец говорит он.

– Конечно! – отвечаю уверенно. – «Roachford». «Dire Straits». И Майкл Джексон – хотя он малость придурковатый.

Еще мне нравится Тина Тернер – я придумала крутой танец под «Запотевшие окна», используя швабру вместо трости, – но этого я ему не скажу. Он смотрит на меня так, словно наш разговор это игра, в которую я безнадежно проигрываю.

– …но больше всего Джон Колтрейн и Чарльз Мингус, – быстро добавляю я. – Весь отвязанный, жесткий джаз.

Это неправда. На самом деле я ненавижу джаз. Совершенно безумная музыка, написанная сумасшедшими для сумасшедших. Но папа часто играет джаз, и я помню его мудрый совет: «Чтобы захватить преимущество в разговоре, говори о джазе, Джоанна. Это обескураживает собеседника».

Парень смотрит, молчит. Эйли отодвигается подальше от меня. Я жду почти две минуты, но похоже, что разговор завершился.

– Ну ладно, – говорю я. Мне не верится, что джаз так эпично меня подвел. Интересно, в чем еще ошибается папа? Я встаю на ноги. В двадцати футах от статуи Люпен преследует ковыляющего голубя-инвалида с одной лапкой. – Я, наверное, пойду.

Эйли едва заметно кивает. Парни вообще никак не реагируют. Моя первая встреча с вулверхэмптонской контркультурой прошла как-то криво. Я проиграла с разгромным счетом 0:10. Я провалила всю подготовку.

Все-таки мне нужна лодка побольше. Это моя хроническая проблема.

Я смотрю на «Музыкальный амбар» на другой стороне площади, единственный в Вулверхэмптоне независимый магазин звукозаписи. Я принимаю решение.

– Пойдем, Люпен, – говорю я, протянув к нему руку. – Нам пора к новым пажитям.

Это коронная прощальная фраза Александра Вулкотта, знаменитого критика из журнала «New Yorker», обычно произносимая после какой-нибудь маленькой катастрофы вроде падения в пьяном виде или крупной faux-pas [2] Бестактность, оплошность (фр.) в приличном обществе. Люпен берет меня за руку – по-прежнему норовя пнуть увечного голубя, – и мы идем в магазин.

Жалко, что эти дебилы не знают, кто такой Александр Вулкотт. Они бы зауважали меня, пусть и после моего ухода. Но я слышу, как они смеются мне вслед.

Эйли:

– О боже .

Сейчас я намерена совершить, безусловно, самый смелый поступок за всю мою жизнь. Магазины звукозаписи предназначены не для женщин. Это общеизвестный факт. Это как домик на дереве с надписью «Девчонкам вход воспрещен». Как курительная комната – строго для джентльменов. В моей самой параноидальной фантазии, стоит мне открыть дверь, музыка враз умолкает, и все присутствующие оборачиваются ко мне – как в салуне на Диком Западе, когда в бар заходит незнакомец.

Когда я открываю дверь, музыка действительно умолкает, и все оборачиваются ко мне. С музыкой это чистое совпадение – просто закончилась песня, – но вот то, что все обернулись, это не совпадение, нет. Здешняя публика – длинноволосые парни в армейских куртках и «мартенсах». Двое в заношенных черных косухах. Двое в клешах, явно фанаты мэдчестера. Все присутствующие – опытные участники контркультуры. Им позволительно здесь находиться.

Для сравнения: я – толстая девочка в черной блузке и черном официантском фраке, держу за руку радостного шестилетнего мальчишку с тигриным хвостом и ушами, который смотрит на ковыляющего голубя и громко кричит:

– ОРЛЫ ПРИЛЕТЕЛИ!

Включается музыка – первая песня на второй стороне «Bummed», – и все отворачиваются от меня. Кое-кто ухмыляется. Но мне плевать. Я занимаюсь регулярным добротным сексом со щеткой для волос, и я – внебрачная дочь внебрачного сына Брендана Биэна. Они еще пожалеют о том, что смеялись надо мной. Когда-нибудь.