Кейтлин Моран - Стать Джоанной Морриган

Они знали об этом? Конечно , знали. Знали и вроде как потешались над нами. Это был такой тонкий садизм. Иначе как объяснить, что они назвали «Мамой» дезодорант, которым миллионы девчонок удовлетворяли себя до потери сознания? Издевательство как оно есть. Испытание на прочность: до какой степени ты озабочена. Ты настолько отчаялась, что готова заняться сексом с собственной мамой ? На что у меня был простой однозначный ответ – предварительно запершись в спальне и устроившись на полу:

– Да.

Но я все-таки не выходила за рамки. Я никогда не купила бы (не украла бы в магазине) голубой или зеленый «Мам». Это было бы все равно что сношаться со смурфиком или инопланетным пришельцем. Для маниакального онаниста я была очень ванильной, на самом деле. Я три года хранила верность моей «Маме». Сколько людей могут сказать то же самое о себе?

Так что да. Девять дней. В тот день было жарко, я надела сарафан и случайно сама себя совратила. Я дала себе слово, что это будет практически невинная – и очень непродолжительная – интимная ласка, но меня занесло, и все закончилось полноценным дрочиловом, виноватым и жестким, под яркие воспоминания об обезьянах, занимавшихся сексом в одном из фильмов Дэвида Аттенборо.

Я знала, что не стоит даже пытаться объяснять что-то Иисусу. Я не выполнила свою часть договора. Поэтому я обратилась к нему напрямую, сухо и деловито:

«Иисус, извини, что я зря потратила твое время. Как я понимаю, наш уговор отменяется. Это значит, что ты мне ничем не обязан, и я буду сама разбираться, как спасти семью от нищеты. Теперь я снова в тебя не верю. Ты ничего не теряешь. Каждый останется при своем. Извини еще раз. Береги себя. До свидания. Аминь».

И я с сожалением убила Иисуса у себя в голове так же, как воскресила его для себя девять дней назад на Исткрофт-роуд.

И тогда у меня родился новый план для защиты семьи: встать на страже.

– Что ты тут делаешь? – хмурится мама, выходя в коридор.

Начались летние каникулы. Все радостно носятся колбасой. И только я снова сижу на нижней ступеньке лестницы, ем хлопья с молоком.

– Просто… сижу! – говорю. – Тут хорошая энергетика.

Мама смотрит на меня. Что-то со мной происходит, это понятно – и было понятно уже давно, – но с другой стороны, я просто сижу на лестнице. В принципе, ничего страшного в этом нет, и матери пятерых детей следует расставлять приоритеты, чтобы не загнуться от истощения.

– Не надо… – начинает она, но не успевает договорить. Из гостиной доносится плач кого-то из близнецов. Ее внимание тут же переключается. – Ты тут это…

Она идет к мелкому.

Мой план таков: все плохие новости приходят в плотных коричневатых конвертах. Я знаю по своему опыту. Поэтому каждое утро я жду почтальона, чтобы перехватить почту и посмотреть, нет ли там официального письма от Вулверхэмптонского городского совета. Это будет поистине роковое письмо: нам сообщат, что к ним «поступили сведения» о нашей семье и что нам отменяют пособие.

И вот что я думаю сделать: когда придет это письмо, я его просто сожгу. Потом сожгу и второе письмо. И третье, и четвертое… Я буду жечь письма – одно за другим, – пока не придумаю что-то получше. А я непременно придумаю что-то получше, если смогу выиграть время. Скажем, до сентября. К сентябрю я буду гораздо умнее себя теперешней. К сентябрю я уж точно соображу, как спасти семью от неминуемой гибели.

Моя вахта у двери в прихожей не осталась незамеченной братьями, поскольку теперь а) я не участвую в их игрищах, и б) им приходится переступать через меня, чтобы подняться наверх в туалет.

– Поиграй с нами, Джоанна, – просит Люпен на третий день летних каникул, свисая с перил, куда он забрался на манер Человека-паука.

– Слезь с перил, недоумок, – говорит ему Крисси, пробираясь наверх и стараясь меня отпихнуть.

Но я не двигаюсь с места. Я, как Грейфрайерс Бобби, охраняю могилу хозяина. Я спасу эту семью.

Это самое тухлое лето за всю мою жизнь. В прошлом году в первый день летних каникул мы залили весь сад из шланга: нижние ветки орешника отражались в коричневом земляном супе. Как будто у нас тут тропическое болото. Мы прыгали в это болото из окна кухни – вода доходила Люпену до колен – и промокли до нитки. А потом мы залезли на дерево, и сосали кубики замороженной «Рибены», и пели «По кругу» группы «Beach Boys» пронзительными высокими голосами, пока соседи не повысовывались из окон и не стали орать, чтобы мы, на хрен, заткнулись. Нам было весело.