Павел Антипов - Верхом на звезде

Всё это я вспомнил, когда рассматривал старые аэрофотосъёмки Минска. В интернете нашлись американская и немецкая, услугами отечественных ателье город не пользовался. Американский спутник пролетал тут в 1964 году и заснял рождение моего района. Вот они прорезаются, мои хрущёвочки, четвёрки-пятёрки. Если прибавить зума, то видно, что мой дом стоит на краю канала. Немецкий самолёт пролетел в 1944 году, на месте моего района отчётливо видно тёмное русло реки, которая соединяет реликтовое болото дружбы со Свислочью в районе озера. Некрасиво, надо в трубу. Меньше комаров, здоровый климат, терраформирование.

Немига – это станция метро, Переспа – трамвайная остановка.

Лёха стал ходить в «Рагнеду» к Кате. Там подвернулся какой-то конкурс парикмахерского мастерства, чемпионат по парикмахерскому искусству: «Мастер стиля», «Белорусский колорит», «Стиль и красота – 2002» – всё подходит. Катя стригла Лёху, мыла голову над специальной раковиной («Не горячая?» – «Идеальная!»), покрасила Лёху в белый.

Мы подкалывали его за причу и за Катю, но Лёха только отмахивался. Он был моделью и поступил в лучший вуз страны – мог себе позволить.

Поступили все, кроме Шурика. Костя оказался в одной группе с Лёхой. Институт Жентоса назывался МИТСО, но он говорил «говнитсо».

Отмечали на даче у Вадима. Полный состав памятью не сохранён. Есть обрывочный бортовой журнал, который дошёл до наших дней. 18:15 – отчалил автобус, пробел, 2:00 – колбасит и плющит. Лёха спал на бильярде, в 5:00 я пошёл пить чай и делать роллтон. Огромная запись Лёхиным почерком со словосочетаниями «тропа судьбы» (это про неожиданное поступление), «в полном коматозе», «голова раскалывается от радости». Дальше он описывает, что мы уснули, а ему, как назло, перехотелось. Он бибикал в «жигулях» и думал, что был самым большим раздолбаем в классе, никто не верил, что он вообще поступит, а тут – самый престижный вуз.

«Так я и лежал в «жигулях», и уже никто не мог разделить снедающие меня радость и гордость».

За Катину стрижку Лёха получил утешительный приз «Надежда нации», лучшая модель второго плана среди юниоров, что-то такое. Он посчитал, что уже достаточно сблизился с Катей, чтоб признаться ей в любви. Он именно хотел ей признаться и готовил черновик речи.

Крис всё пытался вызвать ревность в своей жене, приглашая её на совместные встречи с новой Катей. Но, по-моему, мало преуспел. Катся приходила через раз. Крис выходил из дому только на эти свидания и в «Макдо», где его спутница соглашалась есть. Иногда он приходил к нам на репетиции, всё ещё обещая записать великий совместный альбом.

Вот и сейчас Шурик зашёл за Крисом в надежде, что поедет на машине. «Крис! – стучал Шурик в дверь его комнаты. – Поехали, Крис, порепетируем». Но в комнате делали вид, что никого нет дома. Шурик не сдавался, и тогда услышал голос Криса, что сегодня нет, сегодня у него вечером гости. Жена твоя, что ли? Так она с Лёхой путается, ну её. Тут-то дверь и открылась. По словам Шурика, Крис был без трусов, с болтающимся между ног пенисом. Как это ты говоришь, Саша? Тогда тем более я должен её дождаться. Шурик пошёл пешком.

Репетиция не задалась. На улице моросил дождь, небо в тучах, сидели при электрическом свете. Шурик, Вадим и я пытались что-то сыграть, менялись инструментами. Подошли Лёха, Костя и Жентос. Лёха хотел поиграть на «Корге», но Маевский не разрешил. Он вообще был какой-то беспокойный, не играл нам джазовых линий и всё спрашивал, когда мы закончим, какое-то у него намечалось мероприятие. Мы ждали Дубу. Он пришёл в увольнительную и обещал купить всем пива, отец дал ему денег. Наконец Дуба пришёл с сослуживцем, который вконец обеспокоил Маевского. Высокий и бритый, он был нам не близок, но Дуба всегда выбирал себе в друзья очень разных людей. «Адольф», – представился сослуживец, и мы не стали уточнять, псевдоним ли это. Он попросил гитару и сыграл на ней «Границы ключ переломлен пополам», потом направился к синтезатору. Как раз подошла техничка с обходом. Её мы в детстве дразнили гражданкой Петровой и скрывались в лабиринтах дворца. Она неодобрительно посмотрела на Адольфа, на синтезатор и напомнила Маевскому, что мы последние, кто остался в этом пионерском дворце у озера. Маевский буркнул, что прекрасно знает, который час, и нервно выключил свет.

Мы вышли под дождь. Магазин был рядом, и вот мы уже на берегу, под тополями с бутылками какой-то «Крыницы» или «Аливарии».