Евгения Батурина - Выход А [litres]

Белая лестница немного изменилась.

Исчез черный продавленный диван и появился новый, белый. Стены вместо бурых стали синими, а на полу лежал разноцветный вязаный ковер. И стол здесь теперь был, и книжные полки, а на них – Пруст, Данте, Бальзак и Карлсон в переводе Лунгиной, все знакомые, родные тома. У дивана утвердился торшер в большой модной шапке, а на тумбочке – зеленое растение в желтом горшке.

– Это мандарин, – сказал Гоша. – Его наши дети вырастили из косточки. Случайно. А вот тебе подарок лично от Тани, она вчера его закончила.

И Гоша поставил на стол новую карандашницу ручной работы – глиняную, голубую, с нарисованным серым попугаем. Гоша сгреб со стола десяток золотистых шариковых ручек и воткнул их в карандашницу. Они рассыпались солнышком.

– А книги от Анны Иосифовны? – догадалась я. Красивое солнышко, слепит глаза до слез.

– Угу, – подтвердил Гоша. – А коврик связала Дора Иосифовна. А стены красил Илюха – ты его даже застала однажды с ведром. А торшер прислал Боря – это младший брат люстры, видимо, – и он же выкрал твои запасные ключи, чтобы я мог сюда беспрепятственно входить.

Все понятно. Боря не умеет врать – даже чай тогда не допил для убедительности. Воровать зато умеет.

– А твой папа собрал стол? – предположила я.

– Нет, папа ничего не знал. Он бы меня выдал, простодушный же человек.

– Ну, тебя выдала Таня, – улыбнулась я. – Рассказывала, как ты к ней ходил и распространялся о сиреневых единорогах.

– Тем не менее ты ни о чем не догадалась, – возразил Гоша. – А супруги Подоляк меж тем помогали мне выносить старый диван, вносить новый и собирать стол. Материалы для которого Сергей, находчивый молодой человек, привез в чемодане из Ялты.

– У его папы там что, нелегальная лесопилка? – Я уже вовсю веселилась.

– Почему же, вполне легальный мебельный магазин. Небольшой. По крайней мере, Сергей клянется честью, что твой новый стол – из настоящего деревянного массива, а не из какого-нибудь ДСП.

– Демки они приехали записывать, – качала я головой. – Деревянненькие мои.

Гоша тут стал очень серьезным и обнял меня.

Я высвободилась, только чтобы уточнить:

– Ты же собирался подумать.

– А я подумал, – сказал он.

И опять обнял.

Минут через десять я заметила, что на книжной полке, между Бальзаком и Прустом, белеет незнакомая книженция.

Я достала ее, открыла.

Это был альбом кулинарных рецептов. С фотографиями и красиво написанными перьевой ручкой текстами. Долма, домашняя паста, салаты без майонеза, рыбный пирог, брауни.

– Жозефина, – выдохнула я.

– Да, – кивнул Гоша, гладивший мои волосы. – Вчера притащила.

– Вчера?! – Я так сильно обрадовалась, что даже подпрыгнула. Значит, вчера, уже после нашего дурацкого разговора про Антона. – Вот это сюрприз!

А Гоша, вдруг вспомнив что-то, снова полез на мои новые книжные полки.

– Кстати о сюрпризах, – сказал он, протягивая мне большую, перетянутую черной резинкой пачку писем. – Я нашел это в старом диване. Кто-то спрятал, наверное. Посмотри.

Конверты были все разные. И с Гагариным, и с мимозой, и с новогодними белками и зайцами, и с лыжниками, и даже с бородатым мужчиной по фамилии Чучин, основателем советской филателии. Обратный адрес тоже менялся – Киров на Ленинград, Свердловск на Ворошиловград, много уже не существующих городов. Но отправитель был один и тот же – Шишкин Николай Иванович, художник. И адресат один – некая Заиюльева М. И., проживающая в Нехорошей квартире.

Заиюльева. Необычная фамилия. Я точно ее видела однажды. В сентябре прошлого года, когда подписывала договор с детским центром, куда ходит мой сын.

Я открыла верхний конверт. Нет, читать чужие письма я не собиралась, хотела только проверить догадку.

«Дорогая, драгоценная моя Мариночка… – увидела я и пробежалась глазами до конца послания. – …Целую крепко, обнимаю и жду встречи.

Твой Бурато».

– У него был длинный нос и кудрявые волосы, которые вечно лезли в глаза, так что за работой приходилось надевать полосатую шапку-колпачок. Буратино, только взрослый. Мы вместе хотели открыть театр для детей, – сказала Марина Игоревна.

Она сидела, рассеянно улыбалась нам с Гошей и все поглаживала письма художника Шишкина – ждала, когда можно будет побежать их читать.

Я пригласила ее на свой день рождения, который мы отметили только в конце марта, когда все наконец переболели гриппом и выписались из больницы. Она пришла, хотя и боялась возвращаться в Нехорошую квартиру, где когда-то была счастлива с художником Шишкиным. Я показала Марине Игоревне новую Белую лестницу и познакомила с тетей Светой, Майкиной мамой. Теперь они вместе могут ездить на кладбище – вспоминать Шишкина-отца, Шишкина-сына и упрямого святого духа, который не дал им помириться при жизни.