Ремус Лука - Избранное

Они остановились у калитки Аны и при свете восходящей луны посмотрели друг другу в глаза. Обе были недовольны и расстроены. Ана взяла Мариуку за руку и с трудом проговорила:

— Зайдем… Зайдем на минуточку в дом. Петря, видно, еще не пришел…

— Хорошо.

Ана зажгла лампу, развела огонь в печке, налила в горшок воды, положила ложку масла, достала несколько яиц. Делала она все будто в лихорадке, будто в работе надеялась найти успокоение. Сдвинув горшок на край плиты и всыпав в него кукурузную муку, она подошла к столу, за которым сидела Мариука, и опустилась против нее. Поймав на себе заботливый взгляд Мариуки, Ана через силу улыбнулась.

— Ну, что ты скажешь, Мариука?

— Что уж говорить? Завтра посмотрим…

— Посмотрим, посмотрим… И завтра, и послезавтра… Я все думаю, — продолжала Ана, — зачем это нам понадобилось: ходят две дуры, собирают парней и девушек, встречают хмурые взгляды Томуцы, смеются, когда им совсем не до смеха, только потому, что смеется Пашка, радуются неведомо из-за чего только потому, что Яков Кукует самодовольно покашливает и говорит: «А мне нравится, что будет клуб, я тоже приду туда танцевать с моей женой и со всеми моими пятью дочерьми, хо-хо-хо, только было бы с кем им танцевать», и выслушивают грубости Сэлкудяну, который чуть было не выпроводил их из дома, потому что торопится к Истине на посиделки…

Ана встала и подошла к печке. Мамалыга закипела, от нее валил густой пар. Она вылила яйца в тарелку и начала взбивать их. По ее застывшему лицу легко было догадаться, что думает она вовсе не о мамалыге. Мариука хотела бы ободрить ее, но не нашлась, что сказать. Увидев, что Ана взяла горшок с мамалыгой и, чтобы не запачкать копотью пол, поставила его на заранее приготовленную доску, она бросилась ей помогать.

Пока женщины замешивали мамалыгу, они и словом не обмолвились. Ана закутала готовую мамалыгу в белое полотенце, сунула под подушку, чтобы она не остыла, и вернулась к столу. Еще некоторое время обе женщины молчали, собираясь с мыслями, потом, будто без всякой связи с тем, что говорилось раньше, Ана сказала со вздохом:

— Много еще несчастных людей…

Мариука насторожилась. О чем это она?

— Есть еще такие… — продолжала Ана монотонным тихим голосом, растягивая слова. — Не понимаю я их. Они как будто держатся за свою бедность.

Маленькое смуглое личико, то и дело меняющийся взгляд, который так и впивался в глаза Аны, локти, поставленные на стол, и подбородок, подпертый кулаками, — все это делало Мариуку похожей на девочку, слушающую сказку, которую она наизусть знает и все же слушает с самым напряженным вниманием.

— Вот в Кэрпинише… И там есть бедные люди, но, уж не знаю почему, ходят они чище, едят лучше, и в доме всего у них больше и во дворе, и умнее они… Теперь или весной там коллективное хозяйство организуют… Тогда еще лучше дело пойдет…

Наступило тяжкое молчание.

Потом заговорила Мариука:

— Ну, да… в Кэрпинише… там люди другие…

— Да… другие…

— У нас бедность, как бы тебе сказать, словно репьи на овцах. И сейчас ее много, а было еще больше. Такой бедности, что была по этим оврагам, не знаю, видывали ли где-нибудь еще на свете. Земля здесь тощая, да и та вся была Нэдлага. У нас, пока не было кооператива, никто и ботинок не обувал, сапоги только в доме у Крецу да у Нэдлага были. Из других сел люди носили в город то курицу, то яичко, то мерку фасоли, выручали за них копейку и мало-помалу одевались… А отсюда куда пойдешь? До шоссе далеко, до железной дороги далеко, до города далеко. Брецк в сорока километрах. У нас тяжелее, чем в других местах… Но никак не скажешь, что люди остались такими же, как десять лет назад. И мы стряхиваем с себя бедность, словно собака блох. Но все разом избавиться от нее не можем. Есть еще бедняки…

— А в Кэрпинише теперь решили совсем покончить с бедностью. Организуют коллективное хозяйство, — сказала Ана.

— И мы организуем.

— Ого, до тех пор много воды утечет…

— Ана, дорогая, так быстро ты испугалась?

— Не испугалась… Три часа я ломаю голову и не понимаю. Клуб… Люди темные и бедные. Чем им поможет клуб? Какая от него польза?

Мариука подскочила. Слова Аны задели ее за живое.

— Как какая польза? Хор, пьесы, танцы, библиотека… Проснутся люди…

— А от того, что проснутся, бедность исчезнет? — Ана смущенно рассмеялась. — Видишь, сами не знаем, что и как, а думаем их учить.

Мариука вспыхнула:

— Ана, что с тобой? Уж не на попятный ли ты?