Вигдис Йорт - Песня учителя [litres]

Ковыляющую утку сменила чернота, за которой последовали обрывки фотографий, изуродованные лица и кубистская живопись, так что в голову полезли мысли о Катрин из «Мамаши Кураж». А потом, к счастью, внезапно засияло солнце, по переулкам зашагали довольные прохожие, спешащие по своим делам, и Лотте стало легко – такой легкостью ее всегда наполняли солнце, дневной свет и весенняя суматоха. Легкость не покидала ее до тех пор, пока она не увидела себя с кружкой пива в пабе «У Тедди» и не услышала робкий голос Таге Баста. Тот спрашивал, не думает ли она, что ее лекции производят на студентов гнетущее впечатление.

Когда она услышала этот вопрос, лицо ее исказилось и стало похожим на кубистский портрет. Лотта уткнулась лбом в столешницу – в фильме она просидела так очень долго, кажется, на самом деле сидела она там меньше, впрочем, вероятно, она потерялась во времени или он отредактировал запись. На экране Лотта вдруг стоит у себя на кухне и улыбается – улыбка получилась у нее почти красивой: она кладет перед собой вешенки и принимается нарезать их, как была, в сапогах и куртке, а в контексте предыдущих кадров выглядит это как чистой вводы безумие.

Дальше камера Таге Баста запечатлела вымышленный пожар – как будто бы дом Лотты объят огнем, пламя пожирает гостиную, а хозяйка дома готовит грибы и счастливо улыбается, не ведая, что огонь движется в ее направлении. Лицо в объективе безжалостной камеры было морщинистым и обвислым. Даже не верится, как в голову ей вообще могла закрасться мысль, что человек с камерой – то есть Таге Баст собственной персоной – вообще питал к ней какие-то иные чувства, нет-нет, она даже думать об этом не желает, такой накрывает ее стыд.

Действие переместилось в Академию искусств. Лотта рассказывает о «Кавказском меловом круге». Камера остановилась на лице несчастной студентки, которую инстинкты соперничества заставили убить ребенка – а поступок этот, судя по всему, спровоцировала сама Лотта, как будто стремясь выставить напоказ свойственную именно этой студентке бесчеловечность, и зрители сочувственно заохали. Но еще хуже – это изумленное аханье, последовавшее, когда студенты покинули аудиторию, оставив Лотту в одиночестве с искривленным в немом крике лицом.

И когда она вышла из аудитории, всем стало ясно почему, и, наверное, они задались вопросом, не к реке ли она направилась, чтобы там разделить участь голодной утки, которой вскоре суждено было утонуть. Оставшись один, Таге Баст вытащил из мусорного ведра выброшенный Лоттой листок и заснял крупным планом строки: «Тому, кто хочет совершить революцию, следует начать с себя. Хороших выходных!»

Фильм вполне мог на этом и закончиться, идея была ясна, однако Таге Баст решил этим не ограничиваться, он будто бы поставил перед собой задачу сделать Лотте побольнее. Вот он входит в грязноватый паб, куда шесть дней назад Лотта заглянула впервые в жизни. Кадры, где Лотта сидит на видавшем виды кресле, чередуются с теми, на которых Лотта Бёк предстает как любительница цветов, зайцев и уток, но не людей и особенно не собственных студентов – на них она не обращает внимания, даже если те готовы вот-вот расплакаться. Камера приближалась и сначала взяла крупным планом пустой бокал на столике, затем – наполовину полный, после чего Лотта бросилась вперед. В последнем кадре фильма, застывшем на экране на целую вечность, ее рука тянулась к объективу.

Ей хотелось убежать, казалось, будто она стоит голая посреди площади, но тут включился свет. Зрители захлопали, не из вежливости, а восхищенно, они повскакивали с мест и аплодировали стоя. Увиденное явно их растрогало, да и саму Лотту взволновал образ этой растерянной женщины, так что она тоже прониклась какой-то странной нежностью к той, кем была и не была она сама, к собственной искаженной и усложненной сущности, проясненной и разжеванной, втоптанной в грязь и вознесенной в высшие сферы, разоблаченной и облаченной в чужое одеяние.

Выйдя вперед, Таге Баст раскланялся. Лотту он не видел – она пряталась за спинами двух здоровяков. Те поднялись, а она, единственная в зале, осталась сидеть, но этого никто не заметил, потому что сидела она позади всех. И лишь в тот момент, когда первые зрители повернулись и стали надевать куртки, Лотта подошла к двери, распахнула ее и бросилась прочь, домой.

Телефон несколько раз звонил, но номера были незнакомые, поэтому Лотта не отвечала, собиралась было вообще его выключить, но решила дождаться сообщения. Оно пришло в пятнадцать минут девятого. «Дорогая Лотта. Вам самой выбирать, как на это смотреть».