Светлана Макаренко - Профиль Бога [СИ]

— Пять, мамзель, пять, плюс участие в международном детском танцевальном конкурсе в Праге. Больше я учиться не смог: родился Пашка, потом отец ушел, мать мои костюмы и танцевальные танкетки не потянула, они же стоят тысячи… Пришлось идти в биологический кружок в школе. Там за активное участие обещали похвальный лист или серебро на выпуске. Восторженные охи и ахи Кристины прервала переливчатая трель мобильного телефона, экран которого засветился, изображая нюхающего цветок пушистого рыжего котенка. Кристина углубилась в изучение сообщения на дисплее, потом принялась сосредоточенно нажимать крохотные клавиши, больше не обращая внимания на своих соседей. Алексей снова обратился к партнерше по вальсу:

— Олька, ну ты как, в порядке? Я тебя не перекружил? — Алексей сжал кончики пальцев тонкой девичьей руки. Присев на корточки что-то достал из-под кровати, на которой она сидела.

— Вот твоя сангина, не потеряй. Тебе, может, новую надо купить? Я завтра домой иду, Данилыч отпустил до понедельника…

— Купи. Я твой портрет нарисую, Леша. Ты хороший партнер. У меня с тобой голова не кружилась. Впервые в жизни.

— Хороший партнер это тот, который умеет показать залу партнершу. Я тебя Тинке и показал. Чтобы она не больно задавалась: «В греческом зале, в греческом зале», высокое искусство, высокое искусство!»

Ужимки Алексея так рассмешили обеих девушек, что на шум в палату заглянула санитарка:

— Обед скоро. С операции в соседнюю только человека привезли. Ногу оттяпали по колено. Потише бы надо. Чего ржете то? Чай, не бал!

Золотистые огоньки в глазах Ольги сразу погасли, но она продолжала улыбаться:

— А мне показалось — бал, тетя Поля! Я вальс танцевала…

— Фантазерка, ты Олька, ох, фантазерка! — Суровое лицо санитарки чуть смягчилось. — Оно хорошо, что ты такая, Олюшка, да и плохо заодно.

— Это почему же плохо, тетя Поля? — Голос Ольги был по-прежнему мягок и тих. В нем еще жила искра внезапной радости, подаренной Алексеем.

— Дурят тебе голову, вот почему! А розовая дурь-то, она тебе и не нужна. Как спадет пелена, что делать-то станешь? Плакать?

— Рисовать! — глухо уронила Ольга. И отвернулась к окну, неловко засовывая руку в карман.

— Четырехпалой-то, небось, малевать трудно будет! — с сомнением покачала головой седая санитарка, желчные углы ее губ еще больше опустились вниз.

— А я — зубами! — огрызнулась девушка, дернув плечом, и не поворачиваясь к дотошной искательнице «не розовой» истины.

— Зачем зубами? Ты левой рукой пробуй! — На плечо Ольги ободряюще легла ладонь Алексея. — У тебя получится.

— Дурень ты, Лешка! Иди уже в палату-то! Кто же это с поврежденной жилой левой рукой рисует! — опять встряла в разговор тетя Поля. — Ты скажи спасибо Богу, ежели она у девки и вовсе не отсохнет!

— Я Богу спасибо говорю только за то, что Олька на свете есть. И Кристинка — тоже. А Вы бы помолчали, Пелагея Сергеевна! Язык у Вас совсем без костей! — сердито отчеканил Лешка.

— Ну, ты мал еще, мне рот-то затыкать! — Неугомонная санитарка замахнулась на парня повязкой, вынутой из кармана. — Ишь ты, кавалер нашелся! — Горгона в халате улыбалась, похоже, что она совсем не восприняла всерьез выпад Алексея. — Иди отсюда восвояси, там, в коридоре, уже свита маячит, профессор идет с обходом, опять каких то светил тащит с кафедры, все черные. Немчура проклятая!

— Может, эта самая немчура Ольке протез из Германии выпишет, — Лешка улыбнулся каким то своим мыслям. — Не дрейфь, Рафаэлита! Я вечером еще загляну. Да смотри, без меня не танцуй.

— Куды уж нам! Мы же не лауреаты! — в тон ответила девушка и, повернувшись к двери лицом, проводила своего недавнего партнера улыбкой, от которой так неожиданно солнечно, пленительно и неузнаваемо преображалось ее лицо. Она не слышала, растворяясь полностью в этой улыбке, как неутомимая Пелагея Сергеевна бормотала в спину Алексея из-под марлевой маски:

— Почто ты калеке голову дуришь? На что она тебе, обуза? Без ступни, да без рук. Ни каши сварить, ни дитя родить. Ты уж лучше с этой, с танцорочкой! Она ничего, смазливая, только хроменькая малость. Да и то, все подживает уже. Ты разве пословицы не знаешь: «Брат любит сестру богатую, а муж жену — здоровую?»

— Кошелка старая! — Сердито чертыхнувшись, до тех пор возившаяся с мобильным Кристина, запустила в закрывающуюся дверь огрызком яблока. — Ноет и ноет, запарила! А еще говорят, они милосердные, войну пережили! Фиг с два! Еле как я сдержалась, чтобы не наорать на нее. Руслану накатала с расстройства целый Гиг! Обалдеть можно. все единицы съела! Не слушай ее Олька, не надо! Ее, старую клюшку, бесит, что Лешка тебя на руках готов носить. В массажном мне говорили, что ее внучка с ним дружить хотела, она тут, на этаже, в перевязочной работает. Так он на нее не смотрит. Вот тетя Поля и гонит на тебя волну! Только — слабо ей! Ты Олька, ее не слушай. Руки твои — разработаем, а протезы сейчас такие есть, как нога живая, еще лучше! Мне девчонки из салона рассказывали, они видели даже, по телеку, одна топ-модель есть, на протезе. Этого, лорда-музыканта жена, как ее? Маккартни, вот!