Леонид Бежин - Ангел Варенька

Борис Аркадьевич не слишком любил фотографироваться с женой, тем более любопытен снимок, где они сидят рядом: Галя, слегка отвернувшись от обиды и теребя бахрому диванной подушки, а он — опустив руки и свесив голову. Они только что поссорились, наговорили друг другу резких и неприятных вещей, и Борис Аркадьевич первым начал остывать и смягчаться. В ссорах с женой он охотно признавал свою вину, но делал это с неповторимым выражением смущенной неуверенности, словно другие прекрасно знали о его невиновности и могли уличить его во лжи. Когда произошел очередной скандал с Галей, он просил у жены прощения с каким-то страхом, что она вот-вот не выдержит и бросится ему в ноги с покаянными рыданиями. Конечно же он был прав, и прав дважды в том смирении, с которым уступал свою правоту ей. Пусть и она попробует, что значит тащить этот крест.

Даже по фотографии видно, что Борис Аркадьевич постоянно чувствовал в себе груз каких-то убеждений: они лежали в нем, словно каменная плита, которую он должен был двигать с места на место. Иначе он не мог, ведь тогда-то и возникло бы ощущение настоящей вины. Бедой Бориса Аркадьевича было то, что он никогда не поступал вопреки убеждениям, какими бы вздорными ни казались они другим. Он рассчитывался с собой по большому счету, но, чтобы рассчитаться с ближними, приписывал себе ту маленькую вину, которая примиряла их с ним.

С женой они повздорили из-за разговора Галины с Глебом Аркадьевичем. Разумеется, происходил он в отсутствие мужа, но Борис Аркадьевич о нем узнал и долго сокрушался, что его продали за тридцать сребреников. Глеб Аркадьевич имел магнетическое влияние на жену, и легко было себе представить, как он позвонил, стал расспрашивать о житье-бытье и осторожно заговорил о строптивости брата, его нелепой вражде с архитекторами, которых тоже волнует судьба Арбата и старой Москвы, — она всех волнует, но это же не значит, что в центре надо приостановить всякое строительство и из каждого домика сделать музей! Есть Генеральный план реконструкции Москвы, есть конкретные проекты, убеждал Глеб Аркадьевич, и Галина ему поддакивала, не понимая той элементарной вещи, что, каким бы плохоньким специалистом она ни была, ее мнением сумеют воспользоваться. Именно так и получилось. По инстанциям поползли слухи, что «даже жена Федотова не поддерживает его точку зрения!».

— Слушай, жена Федотова, тебе Глеб звонил?

— Вчера и позавчера. Говорил о каком-то доме, который ты и общество отстаиваете, но Моссовет вас не поддерживает…

— Зачем же ты соглашалась?!

— Не спорить же мне. Он авторитет, а я кто?!

— Ну удружила! Ну удружила! Главное, ей говорили о каком-то доме… хорошенькое дельце! Да лучше б ты язык проглотила!

Борис Аркадьевич хотел даже замахнуться, но, глядя на жалкий лобик жены, ее испуганные глаза, устыдился своего порыва и лишь с досадой щелкнул пальцами в воздухе. Галина все равно расплакалась — слишком велика была обида. Ее слезы сначала вызвали в нем только досаду, но постепенно он смягчился, почувствовал к ней жалость и, чтобы успокоить ее, смиренно принял вид виноватого.

— Ладно, прости. Прости, пожалуйста…

В это время их и сфотографировала дочь, тем самым закрепляя взаимное примирение. Чтобы не сорваться вновь — все ресурсы долготерпения были на исходе, — Борис Аркадьевич сослался на важные дела и улизнул из дому. Пристанищем его в такие минуты был Арбат. Он шел от Арбатской площади мимо ресторана «Прага», Вахтанговского театра, сворачивал в переулок с оперной студией, пересекал проспект Калинина и нырял в кривую улочку, выводившую на Малую Молчановку, останавливался у бывшего доходного дома с каменными львами, а там все напоминало об арбатском детстве, о дружбе с Глебом, о любви к Ирине и женитьбе на Гале…

Спустившись в метро, он поймал себя на мысли, что, может быть, удастся встретить Ирину, и поэтому стал чаще поглядывать на часы, торопиться и убыстрять шаги. Разумеется, случайностью это не было, и Борис Аркадьевич прекрасно знал, что Ирина делает пересадку на «Белорусской», именно в половине шестого возвращаясь с работы. Но у него не хватило бы духу в этом сознаться, и, заметив ее на платформе, он невольно отвернулся, чтобы потом снова заметить как человек, удивленный случайной встречей.

— Ты как ребенок, Боря! К чему это?! — Она прижала к себе локоть, не позволяя ему взять ее под руку.

— Шел… Вижу — ты. Просто решил поздороваться. Здравствуйте, Ирина Васильевна.