Евгений Гришковец - Узелки

Днём, если мальчишки исчезали на какую-нибудь свою вылазку, а не собирались в заброшенном доме или в кустах у заводской стены, где можно было их найти, я слонялся по гаваньским улочкам, или бродил у моря, или находил какое-нибудь занятие во дворе… В нём, например, можно было жечь при помощи увеличительного стекла всюду снующих муравьёв или ловить гусениц и бросать их тем же муравьям. В тени за домом среди сложенных вдоль стены кирпичей можно было выслеживать жуков и отвратительных уховёрток, которых иначе как «двухвостками» мы не называли. Последних я убивал, полагая, что делаю что-то полезное, избавляя мир от столь омерзительных тварей.

Тем летом я как-то особенно был увлечён насекомыми и другими живыми существами. Креветками, морскими блохами, медузами и крабами на море, птицами, лягушками на суше… Один раз в огород заполз небольшой шустрый уж – это был почти праздник. Кроме уховёрток и медведок, я никого не боялся, готов был всех брать в руки, всем сделать домик и кормить. Или, на худой конец, скормить друг другу. Мне нравилось ловить мух, привязывать к тонкой ниточке, это была ювелирная работа, и скармливать их богомолам. Три крупных богомола жили на цветах, я знал, где они прячутся в ожидании добычи. То-то, думал я, они удивляются тому, что каждый день мухи сами летят к ним в лапы.

Там, в южном городе, во дворике бабушкиного дома было столько жизни по сравнению с двором пятиэтажки в сибирском родном краю. За каждую убитую медведку, которых мои сибирские друзья и не видывали, бабушка награждала меня мороженым или вафельной конфетой. А медведки были трудной добычей и страшной. Уж очень они были большие и отвратительные.

Мне нравились жуки-короеды, так их называли местные. Они обитали на деревьях, и поймать их было непросто. Жуки те вели себя осторожно и осмотрительно, чуть что – быстро улетали и прятались в верхних ветвях. Встречались коричневые, бордовые, зелёные и даже синие. Вытянутые, длиной сантиметра три, с роскошными изогнутыми усами. Если удавалось такого поймать, он издавал треск и пачкал пальцы едко пахнущей жидкостью. А ещё он мог здорово чувствительно укусить. Поэтому в зажатой ладони носить его было чревато. Следовало держать его двумя пальцами за бока.

В сумерках всё во дворе стрекотало, шуршало, из щелей доносились звуки сверчков, из цветов и с огорода неведомо чьи звуки. Возле лампы над дверью в дом кружили ночные летучие существа, их ловила ящерица, которая приползала к лампе с наступлением темноты. А какие иногда прилетали мохнатые ночные бабочки! Шикарные! С чёрными узорами на толстых коричневых крыльях. Усы у них были роскошные, как у генералов с иллюстраций к сказкам Салтыкова-Щедрина. Бабушка почему-то боялась именно их сильнее всего. Зато летучие мыши совсем не боялись и фантастически быстро хватали бабочек, беззвучно вылетая из тьмы в круг света.

Про разнообразных пауков, стрекоз, кузнечиков, мелких и крупных многоножек даже не буду говорить. Колорадские жуки были очень красивые, но они требовали ежедневных обходов огорода и сбора этих элегантных полосатых насекомых. Бабушка их сжигала в специальном ведре, окропив керосином. Почему-то она была уверена, что их надо обязательно сжечь, иначе этот самый эффективный вредитель мог как-то возродиться и снова навредить. То есть летняя моя жизнь у бабушки была самая что ни на есть чудесная.

Тем самым летом случился в один из дней мощнейший дождь. Ливень. Столь сильных дождей я в своей жизни до того дня не видел. Это был даже не дождь. Дождь и ливень всё же состоят из капель, струй… А тут вода падала с неба сплошной массой. Казалось, что в ней можно было утонуть. Захлебнуться.

Когда утром того дня я проснулся, бабушки дома не было, она уже ушла на работу. Я встал, что-то съел, вышел из дома во дворик, размышляя о том, чем бы заняться. Вариантов было немного: либо пойти поискать мальчишек, либо побродить по Гавани одному, ну или остаться дома.

Выйдя во двор, я ощутил необычную духоту и тишину. Деревья не качались и не шелестели, кузнечики не звенели, птицы не свистели и не летали. Зной, духота, неподвижность и тишина. Помню, что мне стало не по себе.

И вдруг налетел сильнейший порыв ветра. Приоткрытая дверь распахнулась, едва не сбив меня, и затрещала. Ветер и меня столкнул с места. Полетели на землю вёдра, кастрюли, стоявшие на садовом столике, упал и разбился глиняный горшок, крышка от ведра быстро-быстро покатилась в огород… Порыв на несколько мгновений стих, но за ним налетел новый и уже не стихал. С улицы принесло пыль и мусор, надо мной пролетела газета, за ней какие-то бумажки. Я секунду думал, не побежать ли мне спасать утварь, но испугался, схватился за дверь и, собрав все свои силы, закрыл её, оказавшись дома. Я спрятался. Слышно было, как звенят стёкла в оконных рамах. Замок я повернул дважды. Дверь дрожала. А потом в доме резко стало темно, и на крышу громко свалился невиданной силы дождь.