Дмитрий Гаричев - Река Лажа

Шли в чернеющей зелени, по иссохлой грязце, одесную не видной отсюда реки, позади обручавшейся с тощей Шерной, из глубин закиржачья петлявшей в осоках; лес был лиственный, плотный, внушающий сон и скрывающий низкое небо. День казался не муторнее предыдущих; мало-мальски спокойный майорским сопутствием, Птицын вслушивался в выжидающий лес и жалел, что легко по указке покинул циутр, чем бы ни угрожало его примененье теперь в оскверненных слепневскою козней пределах. Аметиста тянуло пожаловаться на вчерашнюю схватку в дверях, расспросить, не бывало ли жалоб похожего рода, но смолчал, избегая до нужного времени спутаться с затихарившимся лихом; неизбывная дымная примесь сушила лицо, нос и горло, скребла и мешала внутри. Явный пламень легко облизал Млынь по краю, всполошив дровяное пониклое Молзино, у которого был оттеснен и подавлен, но пожары шатались покуда за ближним Егорьевском, приступали к Орехову, Павлову и Куровскому, далеко простирая бесшумную белую длань, застилая обзор на дорогах района и ломая астматиков. Птицын, не уступая иным в причитаньях изустных, про себя тайно благословлял дымовую беду, несрываемую пелену над дворами районами и лесом, этот общий мешок, всех поймавший единой охапкой и равно душивший, не считаясь с границами личных пространств и врачебными мненьями. Ни дожди сентября-октября, обращавшие улицы в чавкое месиво, ни завалы зимы, ни губительные половодья весной не могли, стоит ли отмечать, побороться с возросшим из залежей дальних несчастьем в охвате и всеобязательности. Не казалось ли вам, наконец обратился к Почаеву он, что невинная с первого взгляда последовательность Слепневым устроенного беззаконья и масштабных горений, затронувших многие области, сохраняет в своей подноготной пока не открытый нам умысл? не зависима ли, и в каком направленье, интенсивность пожаров и плотность завесы от того, как близки/далеки мы от обнаруженья прегорького клада? Затемненный майор покосился на Птицына без пониманья в глазах, ничего не ответив. Как угодно, лягнулся податель отчаянной мысли, но взываю хотя бы, умом далеко не ходя, засвидетельствовать нездоровость количества выгнувшихся коромыслом берез; интересны и видимые кое-где по деревьям ожоги листвы, не успевшей еще зажелтеть. Нас втянули в игру, герр майор, чтобы не проиграться совсем, нам пристало вести себя пристальней, не гнушаясь и самыми малозаманчивыми вероятностями; допускаю, однако, что нужный нам ключ может быть обретен не от пристальности, но, напротив, в режиме расфокусировки, о котором мы, что огорчительно, мало осведомлены. Но скажите, майор, замечали ли вы, когда вечер июньский бывает особенно тих (спортплощадки пусты; азиаты, страшась участившихся в этот сезон патрулей, не показываются наружу из нор; недоделки тринадцати лет, завалившись к кому-то на дачу, не бряцают смартфонами; псы, излаявшись днем, спят без задних, мешая парковке; остановлены и карусель, и качели; ничье телевиденье не затмевает соседних, согласье достигнуто в хоре), день минувший вам кажется сном, свежесть темная кружит прохожую голову и на каждом четвертом шагу норовит оторвать от земли — в это самое время нехватка чудесных явлений и веяний, подавляющая человеческий род круглый год без разбору, исправляется бережно паллиативною нежностью, источаемой каждою порой кирпичной и всяким бетонные плиты связующим швом? И тогда-то, когда беспримерная прелесть на раз примиряет нас с версией об окончательности нам вмененной юдоли, нам становится как никогда очевидно неприкрыто повсюду разлитое чудо, чья природа, вне всяких сомнений, не нашего толка и не с этой взята стороны. Не случалось ли с вами такого открытья, признайтесь, майор? Я скажу вам, что и выкрутасы Слепнева, как это ни гнусно, лежат в той же плоскости, что и загадка июньского вечера, не берущаяся никаким инструментом, кроме хваткого сердца, чье отсутствие, верно, рискует не скрасить наш опыт. Мы могли бы, тасуя приманки, проявить сколь нам будет угодно примет, аттестующих мойщика как существо, одаренное необъяснимою силою и отдавшееся в наши руки из некой жестокой забавы, цель которой нам вряд ли сегодня понятна, но и эти сомнительные ухищренья не смогли бы служить нам подспорьем ни в розыске тел, ни в сближенье с подспудною неизреченною сказкой, тайным руслом обыденной Лажи, так и не обретенным, уже подзабытым в народе копателем раньшего времени. Вы хотели бы враз дотянуться до дальнего берега, не замочившись, а ведь речь даже не о каких-нибудь там Ковершах в ожерелье из клюквы. Так посредничество мое, чья неказистость и так выдается достаточно, до конца обессоливается излишне прямым отношением к делу, вами избранным с первых минут наших взаимотщаний. Вам нужны ваши юные трупы, и то, что окутало их, вас волнует немного, а мне — да поймете ли вы? — с шестилетней поры мстилась выработка этой ткани, ниспаданье, скольженье ее, залеганье подкожное; и сейчас, когда наши Олеги так надежно обернуты ей, я по вашей указке обязан сорвать это дышащее покрывало, разметать эти ризы так запросто, будто в аварию выдернуть шнур и ослабшее выдавить к черту стекло. Эти мальчики взяты от нас под опеку широкой болотистой повести, на которой страницах и мы с вами кратко возникли и тем, постигаю, спасемся немного от общеположенной ямы; в этом свете уместны не цепкость, не кавалерийский наскок, столь излюбленный вами, но врастанье, вплетенье, созвучность; довольно ль вам этого? Мы должны говорить на одном языке с тем, чему предстоим; это легче, чем выучить дойч, не кривитесь, майор.