Игорь Поночевный - Алёшенька (детективная повесть)

— Виктор Фёдорович, может, ну его, от греха-то подальше? Если у нас ЧП случится, так они потом скажут — и месяца, ведь, не проработал.

Гонюкович косо посмотрел на зама: «Дескать, и ты — туда же?» Но опять ничего не сказал. Вообще, и Алёшенька и Паша были уверены, что получат сейчас страшный нагоняй от Вия, что он объявит взыскание, или что-то в этом роде, что будет кричать, топать ногами, читать монотонные свои нотации, но ничего подобного не происходило.

Вий подошел к своим розам на подоконнике, и надолго задумался, хоть он и недолюбливал Алёшеньку, а неприятности в первые дни работы, ему и вправду, кажется, были не нужны.

— Короче, вот тебе — новое дело, — молвил он, развернувшись, — Владимиру Владимировичу пока больше не подчиняешься.

Паша и Алёшенька оба глубоко выдохнули. Загоруйко подмигнул им, так, чтобы начальство не видело. Вий взял со стола тоненькую пока папку с надписью «Дело» и передал её старшему оперуполномоченному: — Второй месяц с мертвой точки сдвинуть не могут. Очень на тебя надеюсь, Алексей.

У Мироненко звякнул телефон: — Разрешите идти?

— Оба свободны.

Выходя с Алёшенькой из кабинета, Паша глянул в телефон: «Привет. Чего хотел? Ответить пока не могу».

— Серёга проявился.

— Напиши ему. А ты вообще заметил, как он странно сегодня себя вел?

— Ага.

— Неспроста это, Паша.

Мироненко застрочил в телефон. Пока шли к себе, он вел переписку с осведомителем из военной прокуратуры. Едва отворили двери в кабинет, Павел встал, как вкопанный, так, что Алёшенька даже врезался в него:

— Ну?

— Опа! Фонило и в доме тоже. Правда, несильно, в комнате. Где молодожены жили. Под шифоньером лежал осколок статуэтки. Скульптура кота.

— Вот так поворот!

Алёшенька сидел в квартире у Гали, и ел самый вкусный в Одессе борщ. Сидели не на кухне, а в комнате, и Галя накрыла стол кружевной скатертью и расставила самые лучшие в доме приборы. В огромной белой супнице, которую хозяйка вынимала, наверное, один раз в сто лет, плавала поварешка. Алёшенька, обыкновенно евший в три раза меньше всяких прочих людей, дважды уже просил добавки.

— Я не знаю, как в меня теперь вареники влезут?

— Кушай, кушай, отъедайся.

Себе Галя налила в рюмочку перцовки, вино, которое принес Алёшенька, с борщом пить было некомильфо. Гостю налили двухпроцентного молока, что равнялось по его алкогольной классификации, примерно, портвейну.

— Ну, что там у тебя с радиацией этой?

— А ничего. Дело забрали.

— Да ты что? — всплеснула она руками.

— Угу, военная прокуратура. Он курсант оказался.

— Вот так дела!

— Да они не раскроют, — махнул рукой Алёшенька.

Он отставил тарелку, вздохнул так, словно опять первым преодолел полосу препятствий на всеукраинской спартакиаде сотрудников внутренних дел, куда его больше не заявляли после очередной победы и разразившегося из-за того скандала:

— Вкусно-то как, Галя!

— На здоровье, Алёшенька. Давай, теперь я тебе вареников положу?

— Погоди, дай, я передохну.

— Пойду-ка я на балкон, покурю.

— Я с тобой, чур.

— Но ты же табачный запах на дух не переносишь?

— С тобой — я его совсем не чувствую, — проговорил Алёшенька и сладко улыбнулся.

— А тебя твоя не хватится?

— Кто? Диана? Нет.

— Как у тебя с ней?

— Да так, ругается все время.

— Из-за работы?

— Знаешь, Галя, да я сам не знаю, чего я в полицию пошел? Я людям люблю помогать, понимаешь? Я бы даже забесплатно работал, если бы у меня деньги были.

— А как же ты до этого жил?

— Как, как? Мыкался. Летающую тарелку свою продавал.

Галя засмеялась.

— Продавал, а потом обратно забирал?

— Нет, я ее на куски разрезал, на сувениры распиливал.

— А ученые наши? Чего же они не купили?

— Да им как-то наплевать было. И денег, наверное, не было.

— Ну, она, Алёшенька, такая девушка у тебя видная, фотомодель. Конечно, она хочет ездить на иномарках, носить дорогие наряды, ходить в самые лучшие в городе рестораны…

— А я не хочу в рестораны, мне там тягостно.

— Все девушки этого хотят.

— И ты тоже?

— Я? Нет, я обычная девушка, не особо даже красивая.

— Нет, Галя, ты очень красивая. Ты даже лучше Дианы.

— Да ты что? — Она рассмеялась.

— Да, я не вру!

Они сидели на балконе, на приступке, на старой куртке, которую Галя им постелила. Было еще тепло, хоть солнце и давно уже село в море. Алёшенька вдруг взял Галину руку, поднес к губам, будто разглядывая голубенькие прожилки на пухлой, молочной ладони её, и внезапно поцеловал.