Дарья Сойфер - Диагноз - любовь

– Я просто никак не отойду. Нет, ты представляешь, полчасика бы еще…

– Карташова, уймись. Слышать ничего не хочу. Если тебе так сильно колется, могу я ему все отнести.

– Нет! – встрепенулась Ника. – Не надо.

– Тааак, – Лена скрестила руки на груди и подозрительно уставилась на подругу. – Это что такое сейчас было?

– В смысле?..

– Не морочь мне голову! Ты что, не хочешь меня к нему подпускать?!

– Да я же…

– Вот оно все и выяснилось! – Лена цокнула, покачав головой. – Лучшей подруге – и не доверять. Что за зверь этот твой Веселовский?

– Он не мой. И не зверь, – виновато отозвалась Ника.

– Понятно. Прынц, стало быть.

– Ну…

– Эх, Бася-Бася… Неужели ты так плохо обо мне думаешь?

– Да нет, но ведь формально у меня на него никаких прав, а ты… Ты вон какая красавица! Он тебя один раз увидит – и мне можно будет забыть о нем раз и навсегда.

– Глупая! – вздохнула Ленка. – Я никогда не встану у тебя на пути, будь он сто раз миллиардер. Давай договоримся: если кому-то из нас понравится парень, надо просто об этом сказать. И сразу табу. Ладно?

– Ну, из меня так и так угрозы никакой.

– Хорош придуряться! Договорились?

– Договорились.

Ника собиралась мыть голову, как только Лена уйдет, но силы кончились, и она скрепя сердце отложила водные процедуры до утра. Провертевшись ночью от боли, тошноты и какой-то щекочущей мерзости, которую она при всем желании не смогла бы описать словами, незадачливая жертва хирурга бросилась к раковине, едва закончился завтрак. Ну, как бросилась… Поковыляла. Грязная голова мучила ее второй день. Да, шрам ныл после операции, слегка познабливало, на утренней побудке она намерила тридцать семь и пять, но она не особо беспокоилась на этот счет: ей же все равно вливали антибиотик. А вот грязная голова просто убивала. Ладно бы длинные волосы, затянула бы в хвост, и как будто так и должно выглядеть. Но челка… После всех мытарств, температуры и пота, после больничного белья, от которого всю палату покрывал тонкий слой мелкой ветошной пыли и в волосах сваливались какие-то белые катышки, сильно напоминающие перхоть, Ника нуждалась в помывке.

Она знала, что вот-вот появится мама, и та ни в жизни не позволит «студиться» и лежать потом с мокрой головой, поэтому торопилась успеть заранее. Завела руку с катетером за спину, наклонилась под кран и как могла одной правой намылила волосы и шею. Любимый фруктовый запах, мягкая пена… Как мало надо, чтобы почувствовать себя человеком! Сразу стало свежее, кожа задышала. Ника прополоскалась, выключила воду и вспомнила, что забыла полотенце. Да, оно было маленькое и вафельное, но хоть какое-то! И только она собралась попросить о помощи многодетную соседку, как услышала за спиной душераздирающий вопль.

– Ты что творишь?! Совсем из ума выжила!

Ника как была с наклоненной головой и занавесью мокрых волос на лице, так и развернулась, звонко капая на линолеум. В щель между прядями она разглядела мамину юбку и мужские джинсы.

– Ну ты даешь, Карташова, – знакомым голосом произнес их обладатель. – Уже тренируешься приходить ко мне в кошмарах, как девочка из «Звонка»?

– Исаев… – обреченно выдохнула Ника.

– Да что же ты стоишь? Надует же! Сквозняк какой! Мыслимое ли дело! – и Надежда Сергеевна бросилась за полотенцем.

– Мам, я сама…

– Сама ты уже вон до чего додумалась. Давай сюда. Вот так… И немедленно в кровать.

– Тебе помочь? – протянул руку Паша.

– Не надо, – буркнула Ника, выпрямилась, чтобы продемонстрировать крепость духа, и, закусив от боли губу и не дыша, ровным шагом двинулась к койке.

С трудом усевшись, Ника едва не застонала от облегчения, но взяла себя в руки, нацепила очки и смерила Исаева скептическим взглядом.

– А ты чего пришел? – сердито спросила она. – Позлорадствовать?

– Никусь, ну как тебе не стыдно! – вмешалась Надежда Сергеевна. – Человек приехал, чтобы тебе помочь, поговорить с твоим лечащим врачом…

– Я не собираюсь злорадствовать, Вероника, – Исаев сунул руки в карманы. – Мог бы, но не буду. А приехал я, чтобы успокоить твою маму. Не пробовала в кои-то веки подумать о ком-то, кроме себя? Знаешь, какое у нее было давление?

– Павлик, не нужно… – начала было мама.

– Сто восемьдесят на сто, – неумолимо продолжал он. – Так что давай ты убьешь меня этим страшным взглядом в другой раз.

– Не собираюсь я… – Ника набрала воздуха для новой тирады.

– Так вот, – перебил Исаев. – Я звонил в ординаторскую несколько раз, меня отбрили. Надежда Сергеевна, вы не попросите историю болезни? Может, хоть вам дадут? Мне не стоит и пытаться, сами понимаете: хирургическая ревность, москвичи…