Аркан Карив - Однажды в Бишкеке

Я незамедлительно влюбился в брюнетку. Поэтому, с нетерпением дождавшись конца нудной церемонии, направился прямо к блондинке. Трудно знакомиться с женщиной, в которую ты только что влюбился. А с блондинкой было легко. Через пять минут Данута уже пригласила меня на канапки [106] Маленькие бутерброды, канапе ( польск. ). .

Странные вещи происходят в молодости. Я ведь довольно плохо знал польский. Но я не помню, чтобы хоть раз у меня возникло ощущение языкового барьера. Я не только все понимал, но и сам болтал без умолку. Ханна — моя любовь — играла в еврейском музыкальном театре. Бутылку водки мы купили в частном секторе и пили у ее подруги Дануты, которая играла в детском театре. Там же играл ее спутник жизни, Збышек, находившийся по причине алкоголизма в данный момент на излечении в психушке.

Разительное отличие тогдашней Варшавы от тогдашней Москвы заключалось в том, что в Варшаве была масса доступных питейных заведений. Мне запомнилось одно, на Старувке [107] В Старом городе ( польск. ). . Называлось оно «Под крокодилом», и при входе в него действительно висело вниз головой чучело крокодила. А внутри играл живой тапер.

Иногда мы никуда не ходили, а сидели дома. Ханна жила с пани Марией, матерью своего гражданского мужа, который умер от рака полгода назад. Ханна обещала ему перед смертью, что не оставит его мать одну. Его звали Йонаш Кофта, он был поэтом и бардом. Ханна дала мне послушать его песни, очень красивые. Он и сам исполнял, и писал для других, для Марыли Родович [108] http://www.lechaim.ru/kariv.php?maryla. в частности.

Между тем студенты съезжались в общагу. Вернувшиеся обитатели 317-го номера нисколько мне не удивились, и мы тут же стали друзьями. Я, разумеется, похвастался своими амурными успехами и, следуя доктрине общения без границ, решил пригласить Ханну в гости, чтобы познакомить с ребятами. Перед тем как пойти ее встретить, я спросил у ребят, слышали ли они имя Йонаша Кофты. Мне ответили, что Йонаш Кофта [109] http://www.lechaim.ru/kariv.php?kofta. для поляков — это как для русских Высоцкий. Я сообщил им, что Ханна — его вдова.

Когда спустя полчаса я вернулся с Ханной, в номере 317 был аншлаг: туда набилась, кажется, вся общага. Каждый притащил что мог из выпить и закусить. Мои хозяева тихонько объяснили мне, что wszyscy chcą zobaczyć ostatnią dziewczynę Jonasza Kofty [110] Все хотят увидеть последнюю девушку Йонаша Кофты ( польск. ). , и до меня начало доходить, что все это как если бы иностранец приехал в Москву через полгода после смерти Высоцкого и, познакомившись случайно с Мариной Влади, завел бы с ней роман. На следующее утро я начал умирать.

Симптомов никаких не наблюдалось, я умирал без симптомов. Просто не мог встать, и все тут. Ханна привезла мне еврейский бульон, водку и книжку. Бульон мне не хотелось, водка почему-то не помогла, а книжку Ханна читала мне вслух. Там было про двух польских подонков, брачных аферистов, которые зарабатывают тем, что соблазняют американских туристок. Действие происходит в Израиле. На протяжении всего романа герой и его друг страшно бедствуют, много пьют и постоянно обсуждают сценарии соблазнения. Мне запомнилась сцена, когда друзья вытаптывают ковер, чтобы он выглядел винтажным, но не прекращают творческой активности. Когда, в полемическом запале, они останавливаются и начинают жарко спорить, к ним выскакивает хозяин и кричит, что он платит им, чтобы они ходили, а не болтали. Все их сценарии рассыпаются. «Наша беда в том, что мы воспитаны на русской литературе», — констатирует герой.

Так, умирая в варшавской общаге, весь в борще из польской речи, я познакомился с писателем Мареком Хласко.

Читатель, вероятно, уже догадался, что я не умер. То, что я принимал за смерть, оказалось желтухой. Прошли годы.

В милуиме я служил вместе с Сашей Старосельским. Он познакомил меня со своей мамой, Ксенией Старосельской, которая работала в «Иностранке» и переводила с польского. Мы говорили о Польше, я упомянул Хласко, и оказалось, что Ксения только что закончила перевод его автобиографической повести «Красивые, двадцатилетние». Она прислала мне текст. Я прочел, и у меня возникло желание найти людей, которые могли бы рассказать об израильском периоде Хласко.

В «Красивых, двадцатилетних» Хласко упоминает некоего Ежи Бухбиндера, который пристроил его на стекольный завод. Я нашел Бухбиндера. На улице Аленби в Тель-Авиве в районе сотых номеров располагался целый польский пассаж с магазинчиками, парикмахерскими и литературным кафе «Ksiązka i kawa» [111] Книга и кофе ( польск. ). . Там мы встречались. Бухбиндер приходил с неизменным журналом «Бридж» под мышкой и рассказывал мне о Хласко. Вначале мы общались на иврите, но вскоре оказалось, что Ежи прекрасно говорит по-русски. Хласко тоже знал русский и любил советские анекдоты.