Мэрибет Мэйхью Уален - А вдруг это правда? [litres]

Одеваясь, она постаралась блокировать приходившие на ум картинки из прошлой ночи, память о которой была слишком уж свежа, несмотря на то, как мало ей выпало поспать. Она помнила, как отличалось его тело, его запах, его прикосновения от тела Арча. Арч был высоким и жилистым, Ланс оказался почти одного с ней роста и широкогрудым. Арч был темным, Ланс – светлым. От Арча всегда пахло дорогим одеколоном, которым он прыскался чересчур щедро (хотя она никогда этого не говорила). От Ланса пахло обычным мылом.

Одевшись, она занялась постелью. Встряхивая и разглаживая скомканные простыни, она мысленно вернулась к неизбежным сравнениям, которые сделала по ходу. Арч был агрессивным и полным осознания собственной значимости (как в постели, так и в жизни), а Ланс – осторожным и внимательным. Арч редко говорил во время секса, а Ланс был словоохотлив, его голос низким, неотразимым шепотом рассказывал ей на ухо, что он делает, и спрашивал, нравится ли ей это. Он был похож на окулиста: «Лучше так? Или так?»

Удовлетворившись, что постель должным образом заправлена, она вышла из комнаты, оставив свои мысли за порогом. Ланса и четверых детей она нашла на кухне. Ланс жарил яичницу с беконом, на столе стоял кувшин апельсинового сока, кофе, к счастью, был уже готов. Стоило ей переступить порог, Ланс поднял голову.

– А вот и ваша мама! – сказал он девочкам, которые вскочили, чтобы приветствовать ее объятиями и поцелуями, как будто они полжизни ее не видели. Поверх их голов она поймала взгляд Ланса, и он подмигнул.

– Мы наконец-то устроили вечеринку с ночевкой, мама, – сказала Зара, сияя. – Правда, круто?

Внезапно Дженси вспомнила про собственных родителей, которые, вероятно, беспокоились или, по крайней мере, не одобряли того факта, что она осталась на всю ночь у Ланса. Вот уже пятнадцать лет она не отчитывалась перед родителями, а сейчас спросила себя, каково это вдруг вернуться к тому, чтобы придумывать оправдание своего отсутствия. Интересно, купятся ли они на ту же ложь, что и дочери? Высвободившись из объятий осьминогов, она налила себе кофе, добавила сливок и сахара и села с детьми в ожидании еды. Стоявшая у плиты, где помешивала в кастрюле овсянку, Лайла посмотрела на нее так задумчиво, что Дженси решила: не стоит обольщаться. Она попыталась поймать взгляд девочки и улыбнуться ей, но Лайла отвела глаза. Я не собираюсь занимать место твоей мамы , – хотелось Дженси заверить девочку. Потому что это не так. Она просто хотела заполнить время между своей старой и новой жизнями, позволив этому странному лету в Сикамор-Глен стать тем мостиком, который ей нужен, скамейкой на обочине дороги, где она отдохнет, прежде чем продолжить свой путь.

Ланс, ничего не заметив, просто продолжал улыбаться и готовить, и выглядел, как кошка, которая съела канарейку: таинственная улыбка постоянно играла на его губах. Дженси подумала о том, как эти губы прикасались к ее, как они скользили вверх-вниз по ее телу. Пусть случившееся сегодня ночью было самой большой глупостью на свете, Дженси, пока не смотрела на Лайлу, совсем не чувствовала себя глупо. Наоборот, это напоминало прогресс. Она прошла по мостику, по которому должна была пройти, чтобы попасть туда, куда направлялась. И ничего больше.

Прежде чем она добралась до места назначения, Брайт надо было заскочить к Миртл Ханикатт, чтобы забрать Ригби. Он был частью ее уловки. Ивретт должен считать, что она пойдет выгуливать собаку, как и в любой другой день. Она просто не упомянула, что собирается свернуть с обычного пути и во время прогулки заглянуть в убежище. С тех пор как эта идея укоренилась в ней в ночь Четвертого июля, она чувствовала себя обязанной пойти и узнать. Хотя сама она и не знала точно, что именно хочет выяснить.

Когда у Ивретта и Дженси был роман, Брайт не подавала виду, что влюблена в него. Она чуть не рассказала о своих чувствах Дженси, когда им было по семнадцать лет. Брайт произнесла три слова на выдохе: «Я хочу такого». Она имела в виду, что хочет любви Ивретта, но догадалась, что Дженси восприняла ее признание как то, что она хочет любви вообще. Брайт говорила так тихо, что даже не была уверена, слышала ли ее Дженси.

За ее признанием последовала короткая пауза, а потом уголки губ Дженси дрогнули, и она похлопала ее по плечу.

– У тебя будет, – сказала она, но дрожь голоса противоречила словам.

Все знали, что у Дженси и Ивретта нечто редкое, небывалое. Дженси знала. И все равно от него уехала.