Диана Арбенина - Тильда [сборник]

И стоял Артем в углу и думал в своей остроумной голове: «Вот вырасту, стану взрослым, рвану в Уссурийск»… А дальше вы уже знаете.

Все тайное всегда становится явным.

Знаете, почему я пишу колонны в этот журнал? Ну уж не для того, чтобы рекламировать свои концерты или напоминать миру о себе. Мне это, извините, лениво. И более того, всякий раз, когда я сажусь и атакую предложенное Колесниковым энд ко слово, мне на грудь прыгает громадная жаба и квакает: «Арбенина! Колонки – это пустое, милая! Займись нормальной прозой! Тебе же ее хочется, а не этих писулек в милый сердцу, отчасти дерзкий, но все-таки журнал». Жаба парит. Я хватаю жабу за склизкое изумрудное тельце и топлю в кувшине с маслом, первые пару минут слушая, как она его там взбивает. Аминь.

Но вернемся чуть назад: когда я сажусь и атакую предложенное мне пионерской компанией слово, именно оно – слово – становится для меня провокатором, не отпускающим до конца письма. Именно его я катаю хлебным мякишем по карте своих полушарий, мну, пинаю, облизываю, давлю, дрожу от волнения, трепещу и сужаю зрачки в предчувствии очередной охоты. Слово обязано стать моим трофеем, я гоню его по полям мыслями-гончими, оно задыхается, пытается ускользнуть, я настаиваю, я не даю ему уйти, и оно наконец сдается и падает мне в руки. И это секс, господа! Я держу распростертое тело слова и торжествую от созерцания его невероятной свободы. А это, господа, любовь.

И так было всегда: мода, спорт, музыка, вера, цирк, страсть, надежда, Тарковский (чудесно, пионеры!), любовь, космос, мечта. Безупречные в своей глубине слова.

Но в этот раз в нас кинули словом «победа». И оно впервые не оставляет мне шанса. Смысл его в мае для меня единственен – победа нашей страны в войне 1941–1945.

Брест. Брестская крепость. Я была там впервые в марте этого года. Давно мечтала увидеть кусок родной белорусской земли, с которой все началось летом 41-го года. Шла и, казалось мне, слышала голос Левитана, и, казалось, видела висящий на столбе громкоговоритель, из которого в то лето падали на землю четкие и скорбные, через точку, предложения: «Германские войска напали на нашу страну», и представляла себе своих детей, идущих из школы и пинающих ранцы по пыльному летнему асфальту. И, возможно, это был бы их последний день в школе…

Войну невозможно забыть. Войну невозможно пережить. В войне можно только победить. Но что такое победа? Какого цвета это слово? Для меня красное.

Красное. Без полутонов, разве что чуть серого, в тон пепельных, вялых, скомканных сапог, торчащих из окопа. Красно-серое.

Мне нравится монументальность этого слова. По-бе-да. Слово-тяжеловес, и в этой тяжести присутствует какая-то основательность, какая-то взрослая непоколебимость и окончательность, так крепко необходимая мне, маленькой девочке, так сильно необходимая нам, живущим сегодня, через 70 лет после той кровавой мясорубки.

Я боюсь войны. Я не хочу, чтобы она повторилась. И победа – слово-гарант, предлагающее в него безоговорочно верить.

Подумать только – 27 миллионов за 4 года!

27! Миллионов! За! 4! Года!! Невероятно.

Небесный переаншлаг. Смерть подавилась самой собой.

Я не могу осознать эту цифру. Мой мозг начинает делить, умножать, складывать и вычитать, а потом впадает в оцепенение. Цифра 27 миллионов осознанию не поддается. Такое количество мертвых людей невозможно похоронить. Земли не хватит.

Где они? Где их души? Где их страдающие от боли души, не нашедшие успокоения после ужасов, увиденных на полях битв?

Мне кажется, мы дышим ими. Каждый день. Каждый час. Каждую минуту.

Наши родители, мы сами, наши дети, их дети, дети их детей… Поколение за поколением будет вдыхать души погибших. Хватит на всех и надолго.

И потому мне, до конца дней по горло набитой голосами мертвых, их криками и их единственным желанием быть живыми, мне бы хотелось, мне бы очень сильно хотелось, чтобы так же надолго нам всем хватило нашей памяти. Ибо пока мы помним – мы не прощаем. Пока мы помним – мы благодарны. Пока мы помним – мы скорбим. Пока мы помним – мы боимся. Пока мы помним – мы люди. Пока мы помним – мы любим свою землю. Пока мы помним – мы не допустим дубля. Мы не допустим повторения.

Прошло всего 70 лет. Прошло уже 70 лет. Счет остановить невозможно.

И пусть будет невозможно начать считать сначала.

Участие моей семьи в ВОВ 41–45:

Адамейко Иван Семенович (брат бабушки) – ст. лейтенант, без вести пропавший.