Лана Барсукова - Любовь и выборы

Сашка чувствовал настроение масс и точно подбирал слова, чтобы возглавить их движение. Если бы дело происходило лет сто назад, то он мог бы сделать яркую революционную карьеру. Лера новыми глазами посмотрела на Сашку и перекрестилась в благодарность за то, что они живут не сто лет назад. Худо-бедно она учила историю в школе и знала, как закончили свою жизнь те самые яркие революционеры.

Димка же в роли уличного агитатора потерпел полное и безоговорочное фиаско. Он начал как-то на митинге говорить про демократию, но не вписался с этим длинным словом в настроение масс. Его освистали, нетерпеливо требуя смены оратора. Так Дима остался паркетным революционером, теоретиком.

Петр Валенчук почти отошел от дел. Чем стремительнее приближался день выборов, тем равнодушнее становился Петр к его исходу. Ребята не трогали его, понимая, какой удар был нанесен его самолюбию. В те редкие дни, когда Петр оживал и проявлял хлопотливую активность, ребятам было неловко за него, они отводили глаза и молча ждали, когда он успокоится и вернется в привычное состояние стороннего наблюдателя. Да и не требовались новые бойцы их избирательному фронту. За неделю до выборов расклад сил стал более чем понятен.

Цунами избирательных кампаний Шиловой и Соловьевой смыли с политической сцены прочих конкурентов. Про них никто особо не вспоминал. Мужчина-коммунист и женщина от «Единой России» пошли ко дну без особых криков о помощи. Старшие товарищи им доходчиво объяснили, что ввиду мизерных шансов на победу решено свести их избирательную кампанию до чисто символического жеста. Дескать, поучаствовали, отметились, и хватит. Нечего больше деньги тратить. Они еще понадобятся. На том и порешили. Очень скоро поверх их лиц были наклеены новые плакаты. Так старые обои закрывают новыми во время ремонта.

Число реальных претендентов на депутатский мандат сократилось до двух. Шилова и Соловьева стали бесспорными лидерами предстоящих выборов. Позиции обеих были сильны за счет разных групп электората. Конечно, никто из жителей округа их избирательных программ не читал, упаси боже. Даже в руки не брал. Но вопрос: «Ты за кого?» – стал своеобразным паролем для различения своих и чужих. Если за Соловьеву, то ты свой в среде молодежи, а если за Шилову – то тебе место среди «предков». Вот, собственно, и все.

Уловив это течение, обе избирательные кампании попытались вписаться в его стремнину.

Кампания Маши трансформировалась в отчетливый жест молодежной культуры. Ее имя заполонило футболки, превратив молодежь в ходячую рекламу. Буквы выпирали бугорками на молодежных бюстах, и казалось, что сила аргумента зависит от размера груди.

За Соловьеву впряглись рэперы, которые, широко расставив ноги, рифмовали ее имя с разными приятными вещами типа спортивного велика и банного веника. Ее имя писали на поверхностях, по которым раскатывали свои тела мастера брейк-данса. Любители настенных граффити извели на ее имя литры краски и уйму фантазии.

Сначала Дима еще пытался как-то удержать кампанию в более консервативном стиле, но потом махнул рукой, признав, что уже слабо управляет ею. Кампания неслась вперед как выпрягшаяся лошадь.

С Людмилой Шиловой, наоборот, случился другой коленкор. Она вела себя крайне сдержанно, общалась с избирателями только со страниц газет и экранов телевизоров. У населения беспрестанно созревали к ней какие-то вопросы, и Людмила ежедневно отвечала на них. Она демонстрировала терпение и доброжелательность. В положенный час она появлялась в эфире и вселяла надежду на то, что все будет хорошо.

Впрочем, сначала появлялась заставка с ее именем, и голос за кадром делал вступление:

– Жители округа волнуются по поводу качества продуктов питания. Пенсионер Суворов спрашивает, что вы как депутат горсовета намерены сделать в этом направлении?

И тут же на фоне березок и коров, мирно пасущихся в отдалении, возникала Людмила и вполне разумно говорила про кооперацию фермеров и мелких подворий. Вдали тарахтел трактор и, наверное, пахло навозом.

На следующий день тот же голос за кадром озвучивал вопрос инвалида Кутузова, которого волновал капитальный ремонт старого жилого фонда. И Людмила опять была на высоте. На фоне городского пейзажа она рассказывала о новых планах все отремонтировать раньше, чем оно рассыплется окончательно.

Эти ежевечерние передачи стали для пенсионеров чем-то вроде «Спокойной ночи, малыши». Жить без Людмилы Шиловой становилось тревожно. Часть электората полюбила ее как родную.