Даниэль Шпек - Piccola Сицилия [litres]

Мориц же видел то, чего Фанни нельзя было видеть. На последних снимках, которые он отправил в Потсдам, – покалеченные тела демобилизованных, переполненные лазареты и пустые глаза выживших. Зимние дожди, которые для Роммеля были спасением, прекратились. Американцы наступали с запада, британцы с юга. Никто не знал, что Роммель, уже отмеченный недугом, предложил фюреру вывести Африканский корпус из Туниса, во избежание второго Сталинграда. Он уже потерял тысячи самолетов, в его распоряжении имелась всего сотня танков на ходу. У итальянцев дела обстояли и того хуже. При этом в Тунисе дислоцировалось больше трехсот тысяч немцев и итальянцев. Роммель хотел их спасти. Но в мире Гитлера не существовало слова «отступление». Он приказал удерживать Тунис до последнего патрона. Вскоре после получения этого приказа Роммель тайно вылетел в Германию. Ни слова об этом не должно было просочиться в прессу. Больше на африканскую землю его нога не ступала.

Ходили противоречивые слухи. Без Лиса пустыни, в которого все фанатично верили, в войсках поселилась безысходность. И алчность. Безмерная алчность. Не хватало всего: горючего для машин, консервов для солдат и заплаток для формы. Как следствие, в обычай вошло разграбление сельских районов. Поначалу немцы еще платили крестьянам – свежеотпечатанными франками, но вскоре солдаты уже ходили по дворам, забирая все, что попадалось на глаза. Вино, овощи, кур. Даже живых коров затаскивали на свои грузовики.

Мориц с камерой сопровождал снабженцев. Для него это была возможность побыть вдали от воплей громкоговорителя, в тишине, снова стать лишь глазами. Он чувствовал, что эту территорию они уже потеряли, и снимал детей в лохмотьях, крестьян на повозках с запряженными ослами, библейские ландшафты. И его снимки изменились – не было в них уже того удивленного, любопытного взгляда на экзотику, исчезли верблюды, пальмы и закутанные женщины, снятые со спины. Теперь он смотрел людям в глаза, их взгляд в камеру встречался с его взглядом, и во всех лицах – оккупантов и оккупированных, европейцев и арабов – он находил одно и то же чувство: страх перед неизвестностью.

Стоял безветренный вечер конца марта, когда Мориц очутился на ферме Жака. Они явились с юга – две машины, груженные мясом, овощами и фруктами, одна машина вермахта, в ней двое военных полицейских и Мориц от пропагандистской роты, вторая машина – СС, с офицером по снабжению и его ординарцем. Немцы приехали за вином, они знали, что Жак поставляет его в «Мажестик». И еще им нужна была крыша над головой. По дороге машина Морица наскочила на камень, пробивший кожух днища. Черный масляный след тянулся по песку, и когда они его заметили, мотор работал уже почти всухую.

Если просишься к крестьянину на ночлег, грабить его ферму как-то не с руки. Хотя бы до утра следует делать вид, будто собираешься заплатить за вино. А Жак не мог отказать в помощи вооруженным солдатам. Хотя бы до утра придется изображать, будто ты на их стороне.

В сарае затаились, прислушиваясь, Виктор и Ясмина. Рев машин. Немецкая речь. Виктор погасил керосиновую лампу и оттащил Ясмину от окошка. Укутанные темнотой, они слушали, как Жак разговаривал с одним из немцев. Пытались понять, сколько их там всего. Было ясно, что у Жака нет выбора. Дождавшись, когда Жак уведет немцев в дом, Виктор подобрался к двери и запер ее изнутри на задвижку. Со стороны дома доносились смех, стук молотка и голоса солдат, возившихся с машиной.

– Не бойся, farfalla, у Жака все под контролем.

Жак и правда делал все возможное, чтобы немцы опьянели и поскорее уснули, а не шатались по двору. Когда Мориц, с ног до головы вымазавшись в масле, починил машину и вошел в дом, остальные солдаты сидели за столом, а Жак щедро подливал им вина.

– Где бы мне умыться? – спросил Мориц.

Жак встал:

– Во дворе есть колодец. Я вас провожу.

Жак огляделся, пока Мориц вытаскивал из глубины ведро. Свежая вода, холодная ночь, звездное небо. Было совсем тихо. Жак протянул Морицу кусок мыла:

– Из оливкового масла. Домашнее.

– Спасибо.

– Откуда вы?

– Из Берлина.

– О, красивый город! Я там был. В двадцать девятом.

Виктор и Ясмина слышали их голоса. Они тихо подкрались к окошку. Двое мужчин в лунном свете. По запыленному стеклу полз паук.

– У вас в Берлине семья?

– Невеста.

– У вас есть ее фото?

– Да.

Мориц достал из кармана потрескавшийся снимок. Мостки на Ванзее. Фанни в купальнике.