Тоомас Винт - Остановка в городе - Рассказы и повесть

— Вы не волнуйтесь, она вам обязательно принесет, — подбодрил его мужчина, сидевший за соседним столиком и наблюдавший за этой сценой. Иоханнес, стараясь не думать об инциденте, глянул в окно и увидел дорогу, вымощенную булыжником, вдоль нее в человеческий рост поднималась живая изгородь, за ней пролегало железнодорожное полотно, по которому шла электричка, дребезжали стекла в соседних домах.

По этому поводу Иоханнес записал в дневнике:

«Когда женщина сказала, что я четвертый, меня охватили всевозможные подозрения. Я постарался их конкретизировать, но, не располагая никакой информацией относительно того, что же произошло с тремя предыдущими, я, с помощью каких-то смутных ассоциаций, пришел к страшному выводу — тех троих, должно быть, уже и не существует. Я не думаю, что у меня такая уж испорченная фантазия, но перед моими глазами возникла картина: в зал входят люди, одетые в форму правосудия, окружают мой столик, и один из них начинает зачитывать какой-то необдуманно, видимо в спешке, в обеденный перерыв, составленный приговор, и мне не остается ничего другого, как бежать через закрытое окно, либо, подчинившись им, встать и позволить провести себя под конвоем через весь город, как последнего преступника, и никому не придет в голову, что я — ни в чем не повинный посетитель кафе, и когда все будет кончено, никто не придет на мою могилу всплакнуть, ибо люди не знают меня, поскольку им не хватило времени меня узнать».

Иоханнес попытался отворить окно, но внезапно вздрогнул и закрыл глаза руками: по дороге, пошатываясь, шел мужчина, за ним с плачем бежала женщина, мужчина оттолкнул женщину в сторону и перелез через изгородь на железнодорожное полотно. В тот же момент задрожали окна и мимо промчался поезд. Иоханнес, прижав руки к глазам, слушал глухой стук колес, постепенно растворявшийся в шуме кафе. Потом открыл глаза и увидел, что мужчина и женщина бредут в обнимку по другую сторону железной дороги, оба целые, невредимые и… пьяные. Иоханнес облегченно вздохнул — официантка, вежливо улыбнувшись, поставила перед ним чашку кофе и тарелку с пирожками, и мужчина за соседним столиком, наблюдавший за происходящим, сказал:

— Не волнуйтесь, вы за этим столиком четвертый, до вас здесь трое сидели, следовательно, вы уже четвертый.

И когда Иоханнес благодарно кивнул в ответ, мужчина подсел к нему.

— У нашей Карин сегодня день рождения, — сказал мужчина и поднял бокал. — Выпьем за здоровье бедняжки. — И тут Иоханнес увидел, что они сидят вдвоем в пустом кафе, затем он взглянул на стол и обнаружил, что бокалы пусты. Он не понимал, что произошло, и подумал, уж не заснул ли он между делом, и, чтобы внести ясность, спросил мужчину, почему он пьет за здоровье какой-то Карин, которой нет.

Мужчина посмотрел на поднятый на уровень глаз пустой бокал, в узорах которого играли лучи вечернего солнца и, с некоторой долей чванливой самоуверенности, произнес:

— Не волнуйтесь, всему свое время.

Иоханнес съел пирожки, выпил кофе и уже решил было встать, как вдруг распахнулась дверь и в кафе ввалилась ватага людей. Они с поразительной быстротой подтащили к их столу остальные столики, составили вместе и уселись по обе стороны длинного стола. «Вот это и есть Карин», — многозначительно сказал мужчина; Иоханнес, который еще не оправился от испуга, взглянул в указанном направлении: на стуле, украшенном бумажными цветами, задумчиво и невозмутимо попыхивая сигаретой, восседала какая-то усохшая женщина с крашеными волосами. Подле нее сидели люди с подобострастными и скучающими лицами и через полуметровые соломинки цедили какую-то жидкость. Воцарилась странная тишина, и слышно было, как вокруг люстры, напоминающей по форме чашу, кружатся бабочки. Пелена сигаретного дыма, подобно тонкой кружевной завесе, гасила скупые солнечные лучи, пробивавшиеся меж окрестных домов к окну. Кто-то уронил стеклянный бокал, но ни один из сидевших этого не услышал. В дверь вошли двое старичков: женщина в зеленом пальто и лысый мужчина, державший в руке рваную авоську. Они с трудом проковыляли к столику, встали по обеим сторонам и, согнувшись над ним, начали покачиваться.

— А теперь споем! — пронзительным голосом неожиданно воскликнула Карин.

— Мы будем петь вместе с вами, — добавила она уже тише и крайне спокойно.

Старичок и старушка, которые покачивались, согнувшись над столом, выпрямились, подобно новобранцам.

«Я веселый пивовар» … — заорали все хором.