Тоомас Винт - Остановка в городе - Рассказы и повесть

Я как-то об этом еще не думал; сказал, что не думал, и что сейчас это не имеет значения.

«А я думала».

Я не мог различить, с какой интонацией она это сказала. Перед нами был луг, еще не скошенное поле огромных синих колокольчиков, бабочки порхали с цветка на цветок, и мне не хотелось думать о том, должен ли у нас быть ребенок или нет. Мне нравились женщины, а не матери, и я считал само собой разумеющимся, что незамужние женщины стараются избегать беременности. Поэтому я крепко прижал ее к себе, предполагая, что она воспримет это так, как захочет.

Помню, что в тот день произошла наша первая и единственная размолвка. Я обрывал лепестки ромашки, гадал, любит — не любит. Едва я успел оборвать первые лепестки, как Рита повернулась ко мне спиной и быстро пошла прочь. Я не понял, что с ней произошло, побежал за ней и попытался остановить, но она лишь на мгновение обернулась, чтобы с презрением посмотреть на меня. Долгое время мы шли друг за другом. Тут мне вспомнилось, что она относится к цветам как к живым существам. Обычно, очутившись в поле, женщины начинают срывать самые красивые цветы, которые попадаются им на глаза, а Рита только любовалась. Я был обижен до глубины души: из-за какой-то ромашки — к тому же это была всего лишь шутка — так разозлиться! Я решил, что это своего рода идиосинкразия, позволяющая поменять меня на один-единственный оборванный цветок. Я готов был идти все равно куда, лишь бы только подальше от этой глупой девчонки.

Я расхохотался — несмотря ни на что расхохотался, потому что вспомнил, как Рита, в конце концов, повернулась ко мне и, по-детски плача, стала просить прощения за то, что рассердила меня, объясняя, что она просто не могла иначе, но в тот раз это тоже рассмешило меня и я смеялся до слез. А сейчас я испугался своего смеха, этот уход в воспоминания был как сон, и вдруг я обнаружил, что уже вечер и я сижу в опустевшем парке. С моря, прямо в лицо, дул пронизывающий ветер. Я поднялся и зашагал к воротам парка. Ведь женщина, которую я видел несколько дней тому назад, могла быть и не Ритой, а какой-то другой, похожей на нее женщиной. Неожиданно для себя это меня успокоило, перед кинотеатром я остановился и вспомнил, что уже бог знает как давно не был в кино, а до начала сеанса оставалось как раз пять минут.

В дверь постучали. Я решил, что это мне снится, и повернулся на другой бок, но стук повис в воздухе. В самом деле, кто-то упорно барабанил в дверь. Пришлось встать — может быть, это телеграмма, а может, кто-то ошибся адресом. За окном струился серый мглистый сумрак. Я поспешно накинул халат.

Это оказался приятель. Он с робким видом извинился, что так рано, я сказал, пустяки, мол, а сам подумал: что-то произошло. Приятель еще раз извинился, я успокоил его, сказав, что так и так собирался сегодня встать пораньше, и просто отлично, что он меня разбудил. Затем помог ему сесть на стул, зажег лампу, но тут же погасил — на улице было уже достаточно светло, к тому же я испытывал неловкость за беспорядок, царивший в комнате.

— Мне страшно за Эльмера, — сказал приятель. — Я всю ночь не мог заснуть.

Я попросил прощения, что не успел прибрать комнату. Но он пропустил мои слова мимо ушей и коротко сообщил, что Эльмер хотел повеситься. Вчера к ним заходила мать Эльмера, она-то и рассказала все.

— Как-никак Эльмер наш друг, твой и мой. Пойди и постарайся привести его сюда, — закончил он.

Услышав это, я растерялся и несколько минут сидел, ощущая лишь стук в висках, затем сообразил, что должен незамедлительно пойти туда. Я оделся, схватил с полки какие-то журналы, чтобы приятель не скучал здесь. Уже выходя, подумал, что, наверное, он ничего не ел. Принес из кладовки вчерашний суп с клецками и поставил на электроплитку. Приятель удивленно взглянул на меня. Я сказал, что поставил суп разогреваться — по утрам всегда хочется есть. Приятель выразил свое восхищение тем, как я прекрасно со всем справляюсь. Я застенчиво пожал плечами.

Туман стал рассеиваться. На небе обозначились облака, сквозь них пробивались скупые лучи утреннего солнца. По улице шли редкие прохожие. Неподалеку от трамвайной остановки снесли старый дом, и меня испугали непривычно голый пейзаж и удручающая груда обломков.

Трамвай, звякнув, остановился. В вагоне сидел старичок, он дремал, держа на коленях мешок. Мы проехали мимо обломков снесенного дома, и я удивился, что раньше не замечал их. Когда трамвай стал приближаться к следующей остановке, я громко сказал: «Рынок». Старичок открыл глаза, огляделся и спросил: