Ованес Азнаурян - Три церкви [litres]

Белла злилась. Она злилась уже три дня – в первую очередь на себя: за то, что злится. «Разве непонятно было с самого начала, что он ребенок?!» Выходка ее «гения» с эсэмэской ее доконала. У нее даже в висках застучало, когда она получила эсэмэс следующего содержания:

«Дорогие друзья! Завтра у меня день рождения! На самом деле мой день рождения именно завтра, а не в марте! В метрике – ошибка. Буду рад, если вы меня поздравите с новым днем рождения завтра!»

Белла решила, что с нее хватит. Не хотелось верить, но приходилось: дурацкую эсэмэску написал сорокалетний мужчина. Уже почти сорокаоднолетний! «Невероятно! – думала Белла. – Разве это нормально?!» И она прожила с ним почти год!

Встретившись с кем нужно в консерватории, Белла Азатян (после развода она не поменяла фамилию обратно на девичью) отправилась выпить капучино в «Ретро». Ей очень хотелось в «Ван Гог» или в «Модильяни», но она боялась столкнуться там с ним. Его она как раз и не хотела видеть. Ведь именно он был причиной того, что она сердилась. И хоть уже третий день у нее не было секса и это начинало ее нервировать, все равно она не хотела с ним встречаться. А ведь вначале ей казалось – задохнется без него.

Белла была высокая («длинная»), тонкая, с узкими бедрами, острыми коленками и всегда ходила на высоких каблуках-шпильках. Природная бледность лица и хрупкость рук делали ее невесомой, утонченной и какой-то неземной, нездешней. Вместе с тем, часто руководствуясь в своем поведении рядом внутренних законов и принципов, делавших ее отчасти «вещью в себе», Белла не теряла чувства реальности и, в общем-то, довольно твердо стояла на этой земле своими тоненькими ножками – да еще и на шпильках. Могла быть колкой, иногда даже резкой и почти всегда требовательной. Требовательность ее несколько ослабла, когда у нее появился Аристакес. Так его звали. Репортер журнала «Ереван. Вчера. Сегодня. Завтра». Поначалу она не увидела в нем ничего, к чему можно было применить свою требовательность. Но так было до поры до времени. Постепенно, как это бывает, «несносные» качества Аристакеса проявлялись все больше, но Белла до последнего старалась их не замечать. Однако три дня назад Аристакес послал всем своим контактам ту идиотскую эсэмэску, и Белла взорвалась. Она написала ему в ответ: «Да пошел ты!» – а потом он позвонил ей… Но она его послала снова, теперь уже устно.

В кафе «Ретро» было много народа, но она нашла свободный столик в нише. Официантка, принявшая заказ, вскоре вернулась с чашкой капучино и неожиданно спросила:

– Простите, вы у нас часто бываете, это не вы оставили здесь большую толстую тетрадь? Кажется, дневник. Она толстая, как книга.

– Нет, – улыбнулась Белла. – Никогда не писала дневников.

– Посмотрите, – не унималась официантка, – может, все же вы ее забыли? – и достала с полки книгу, сшитую из нескольких общих тетрадей.

Взглянув на титульный лист, Белла опешила, узнав почерк.

– Нет, это не мой дневник… Но не разрешите ли мне почитать его? Это очень интересно!

– Конечно, не уносите только, пожалуйста. Мы три дня уже всех спрашиваем. Может, хозяин еще объявится…

Положив немного сахару в свой капучино, помешав осторожно, Белла начала читать:

(Это все же потрясающе, найти среди старых бумаг дневник, который ты вел чуть ли не двадцать лет назад. Чувство странное, даже порой неприятное, но волнующее. И разве я хочу сейчас волноваться? Я, который решил почувствовать себя мертвым. Ведь известно: не поднимай эту волну воспоминаний в себе. Она похожа на воду, которая заполняет легкие и душит.

Зачем я пришел в «Ретро»? Зачем читаю свой дневник? Запись 2015 года).

1996 г.

Миры периодически рушатся. Периодически рождаются и исчезают галактики, звезды. Периодически рушится жизнь. Разве мир в очередной раз не пошел к чертям?

– Бари луйс.

– Бари луйс, Само-папи.

– Гарун а?

– Гарун а, Само-папи.

Дед Само сплюнул, смачно отпустил сложноподчиненное непечатное ругательство и добавил:

– Хеч эл гарун чи: На хабум а мез. Цхум ес? [44] – Свет добрый! – Свет добрый, дед Само! – Весна? – Весна, дед Само! – Совсем не весна! Она обманывает нас. Куришь? (арм.)

Дед Само из второго подъезда жил по соседству с Аристакесом. Подъезды у них были разные, но одна стена общая. Дед Само был вечно небрит, уже вечность беззуб, одет в вечный, хоть местами все же и расползшийся костюм. Ему было за восемьдесят, и жил он один. Лишь раз в три месяца к нему приезжала из Москвы дочь. Ранним утром дед Само выходил к подъезду, садился на лавочку и смотрел. Смотрел на собак, кошек, ворон, прохожих. Когда открывался магазин «Все для дома», он давал «дельные» советы водителям автомобилей, как лучше припарковаться – кто-то даже совал ему деньги за это. Так проходил его день. Дед Само каждое утро заговаривал с Аристакесом. Можно сказать, с деда Само начинался день, им и определялся. А иногда, когда Аристакес с Беллой уж слишком распоясывались ночью, он утром упрекал: