Анаит Григорян - Поселок на реке Оредеж [litres]

– Ты их больше слушай… – подумав немного, сказала Олеся Иванна. – Клавку особенно…

– Это которая в вас сахаром? – вырвалось у Комаровой.

Стало так тихо, что слышно было, как муха бьется в оконное стекло, перепутав его с пустотой, потом Олеся Иванна отвернулась и стала молча поправлять ценники; несколько штук, замасленных и истрепавшихся, она открепила и сделала из кусочков картона новые. Комарова, посмотрев на нее некоторое время, принесла со склада веник с пластмассовым совком, у которого была почти до основания отломана ручка, подмела пол, потом открыла дверь и вытряхнула совок на улицу. Ветер подхватил пыль, солому, какие-то тонкие былинки и волоски, распластал все это в воздухе и унес. Комарова постояла на пороге, глядя на висевшее над железной дорогой солнце, на которое наползло небольшое облако, так что можно было смотреть не щурясь. Когда она вернулась, Олеся Иванна переставляла что-то на полках и даже не обернулась. Комарова присела на табуретку в самому углу.

– Ну что, прибралась? – спросила наконец Олеся Иванна.

– Да вроде…

– Ну молодец. – Олеся Иванна обернулась, и Комарова увидела, что рот ее кривится, как будто она собирается заплакать. – Иди, там на складе греча есть и чай. Иди, поешь.

До самого закрытия Олеся Иванна была хмурая, и покупателей было немного; правда, еще двоим она продала по полкило пряников, а одного уговорила на цыпленка, лежавшего в холодильнике под грудой фрикаделек и мороженого в вафельных стаканчиках, – холодильник хоть и был бог знает какого года, но морозил так, что все содержимое его превращалось в однородную ледяную массу. «Разморозите и собаке скормите, ей что… она только рада будет», – пообещала про цыпленка Олеся Иванна, и мужик, засмотревшийся на ее грудь, взял за полцены цыпленка и прибавил к нему несколько пачек «Беломора».

Комарова маялась. Найдя на складе открытую бутыль подсолнечного масла, она намазала саднившие локти и колени: бабка говорила, что подсолнечным маслом хорошо мазать от ожогов; ну если от ожогов, то и на рану пойдет. Потом она вышла через заднюю дверь на улицу и поискала на пустыре за магазином подорожник, но вся трава была запыленная и прибитая к земле колесами Петровой «Газели». Олеся Иванна небось ждет не дождется, когда он из Суйды вернется. Жена Петра, Оксана, была здоровенная дебелая баба, на голову выше Олеси, а после двух родов стала совсем необъятной. Год назад Петр загулял с их соседкой Марьей, Оксана об этом узнала и пригрозила Марье, что выдерет ей все волосы. Марья, которая в тот момент развешивала во дворе белье, посмеялась, а когда Оксана стала на нее орать, взяла из таза мокрую рубаху, скрутила в жгут, подбежала к забору и хлестнула Оксану наискось по лицу.

Через неделю Оксана поймала Марью у реки, где та полоскала простыни, подошла сзади, вцепилась в волосы и повалила на мостки. Трухлявые доски сначала затрещали, а потом провалились совсем, и обе оказались в воде. Оксана, обеими руками сжав Марьино горло, пыталась ее утопить и утопила бы, если бы не проплывавшие мимо на лодке дачники. Марья долго еще валялась на земле с посиневшей физиономией, хрипя и отплевываясь и хватая сведенными пальцами траву. Простыни ее все уплыли вниз по реке. Оксану дачники силой увели домой, потому что она пыталась пнуть соперницу в живот, заперли в сарае и караулили до прихода Петра.

Комарова плюнула в пыль и, присев на корточки, посмотрела, как пыль, намокая, скатывается в коричневые шарики, которые потом медленно оседают в землю. Петр жену наказал, но не сильно, и с Марьей больше не связывался, а потом Марья и Оксана даже как-то помирились и смеялись над тем, как Оксана пыталась Марью утопить. «И за такое говно, – вздыхала Оксана, имея в виду Петра, – пошла бы в тюрьму и двоих детей бы оставила сиротами».

Закрывая магазин, Олеся Иванна сказала, что завтра санитарный день и Комарова может не приходить.

– Чего не приходить-то? Может, помогла бы чем?

– Да ладно, помогла уже. Вон, весь пол вымела.

К вороту кофты Олеси Иванны была приколота красная пластмассовая брошь в виде розы. В ее лепестки было вставлено несколько маленьких стеклянных камешков. Комарова стала считать их, но из-за того, что они были видны, только когда на них падал свет лампы, сбилась со счета.

– Олеся Иванна…

– Что тебе еще?

– Дура эта Клавка! – выпалила Комарова. – Рожа как у жабы! Кто ее слушать станет?

Подкрашенные брови Олеси Иванны поползли вверх.