Василий Аксёнов - Малая Пречистая [litres]

Но я поклялся. Тасе. Не кому-то. Пообещал. Тот, мол, за вашу смерть ответит. Но не тогда, возле Бобровки. Не на поминках. После того, как из сугроба выбрался впервые. Потом уж только повторял. Ну и сейчас вот.

Иду распадком. Рябчики с земли шумно вспархивают – костянкой кормятся. Одни взлетают, другие убегают по траве. Как серенькие курицы. На них не отвлекаюсь.

Я смотрю в темноту. Я вижу огни…

Песня поётся. Вполголоса. У Миши и Марьи Чеславлевых сын есть. Андрюха. Служит сейчас. На флоте. Когда в школе ещё учился, выставлял он летом в открытое окно магнитофон и включал его на полную обычно громкость. Песню эту там и слышал я. Нравится. Как про меня. Сейчас всплыла вдруг. Со словами.

В сопку поднялся. Прошёл ещё немного. Остановился.

Тут и поедет он. Другого пути нет.

Выскорь. Под ней сухо. И до дороги близко – метров десять.

Нигде ни звука. Замерло.

Лёг под выскорь.

Как пойдёт машина, услышу. Не беспокоюсь. Ну, по другому разве поводу. Не вдумываюсь. Будто не я. Кто-то.

Выяснило. Ни тучи. Ни облака.

И ветра нет – деревья не качаются.

Вспоминается разное. Мать почему-то больше. И отец. Всё с разговорами. Как пчёлы в улье – в голове-то.

Говорит, помню, она, мать, ему, отцу, как-то:

Ноги – вера; тулово – надежда; голова – любовь. Первые двое без третьей не живут. Хоть все богатства на земле собери, а любви иметь не будешь, толку тебе никакого? И врага надо любить.

А он ей:

Да уж конечно! Ачё ж мы немцев колошматили?! Враги ведь тоже. Ещё какие. Вроде и ты была согласна. Надо уж было бы им и Москву тогда отдать. Столицу нашу. Дескать, живите, наслаждайтесь. Ещё в Сибирь бы их пусти. Мы вас, мол, шибко обожам. Счас и в Ялани бы они хозяйничали. А ты бы кашу им варила. Чё они любят-то – сосиски? И их готовить приловчилась бы. А откажись, дак расстреляли бы. Те церемониться не стали бы – не мы – миндальничаем.

Она, мать, в ответ:

Ну, тут другое.

Отец:

Да всё оно одно. Тебя по морде кто-то лупит, а ты: большое, мол, спасибо, дайте ещё, мне, дескать, мало. Уж и наскажешь. Чудно как-то, если по-твоему-то. Нас бы уже не было, с твоими сказками. Или батрачили бы на кого-то… с таким подходом ко всему. Нельзя так, баба. Тут не любовь уже, а блажь.

А мать ему:

Тебе и блажь – ты Бога-то не любишь.

А ей отец:

Ага! А как Его буду любить? Я никогда Его не видел. И не увижу, если нет-то… Если не видел, как лю-бить-то?

А мать ему:

Увидишь, Паша. Ты нас-то видишь, да не любишь, если уж Бога, всех и вся создавшего, не любишь.

Отец:

Ну, ты уж дуру не гони. Говори, да не заговаривайся. А то язык-то без костей, дак и молотишь.

Глухарь прилетел. Сел рядом на молодую лиственницу, начал листву щипать. Ещё зелёная, не пожелтела.

Перестал я охотиться. Скрал однажды лосиху с тогушем. В мелком, густом осинничке – спасались от метели. Тогуша наповал. Подошёл к ним. Лосиха лежит, голову приподняла, смотрит – не на меня, на телёнка – плачет. Слёзы – как капли с крыши – видел-то сегодня. После ружьё забросил на полати. Куриц – и тех уж мать рубила. Рыбу ловлю ещё. Но тоже жалко. Было бы заработать где, не стал бы. Наверное. Хотя и нравится. Пока. Про многое на речке забываешь. Не замечаешь, как и день проходит. Ну и… собачку реже нажимал… не так отчаянно.

И глухарём любуюсь только – раньше бы тут же его снял. Даже инстинкт не просыпается.

И всё поётся:

Я вижу огни. Вижу пламя костров. Это значит, что здесь скрывается зверь…

Не вслух теперь, даже не шёпотом.

Никакие отвяжется. Не в голове. В голове – о другом – и тоже беспрестанно. На языке. Ни сплюнуть, ни спихнуть.

Слышу вой под собой. Вижу слёзы в глазах. Это значит, что зверь почувствовал страх…

Как оскомина.

Гудит машина. Надсадно. В Попов лог поднимается. Долго. Дорога грязная. Глинистая.

Ездит он раз в неделю туда, на деляну, рабочих своих проверяет и привозит им курева да продуктов – выведал. Рубят лес на Медовом. Большое Сосново и Малое Сосново уже вычистили. А он в Китай кругляк толкает. Но не поэтому, конечно… Мне из сугроба надо выбраться спокойным. Собой – не кем-то… Одному. И обещал-то… Вот и исполню.

Встал. За выскорью. Зарядил ружьё. В левый ствол с пулей патрон вставил, в правый – с дробью.

Сердце своё слышу – как не своё – чьё-то. В такт песне:

Я смотрю в темноту…

Сбивается. Или оно, сердце, или язык. Пресное на нём что-то… прикусил сильно. А то, раз сердце-то, колотится. Как мать говорила-до Кого-то. Само по себе – конечно. До кого уж… Кровь гоняет – всего-то. Стреляю с правого плеча – не помешает.