Анна Каменова - Вблизи Софии

— Дядя Коля, налей мне, пожалуйста. Я во вторую смену. Опоздаю.

— Смена начнется через два часа. Времени тебе хватит. А до двенадцати еще три минуты.

— Да у меня тут одно дело есть до работы, — смущенно, тихим голосом упрашивал парень, а глаза его, большие и влажные, как у серны, глядели умоляюще.

— Нельзя, — повар поднял черпак. — Нельзя, пусть хоть твой отец придет, и ему откажу. Подождешь, ничего с тобой не случится.

— От нас требуют, чтобы мы работали сверх плана, — отозвался другой, — а ты не можешь начать раньше.

— Хоть бы суп роздали, а то стынет уже.

Тем, кто ждал, казалось, что большая черная стрелка застыла на месте.

— Вот теперь поговорим, — торжественно произнес наконец дядя Никола, взял глубокую тарелку и помешал черпаком в большой зеленой кастрюле.

Дурхан получил тарелку супа и сел за свободный столик. Киро принес хлеб и пошел за своей порцией. Столовая наполнялась. Бригадир Спас, работавший теперь в Буковице, подсел к ним. Георги подобрал все из тарелки, сделал последний глоток, собрал крошки в ладонь и отправил их в рот.

— Ну, Георги, наелся?

Рабочий из туннеля улыбнулся:

— Ничего, опрокинул тарелочку.

Он вылил в стакан оставшийся лимонад и одним духом выпил.

Спас удивленно поглядел на пустую бутылку:

— Ты что же, Георги, пить бросил?

— Знаешь, что я себе скажу? Надоело мне выслушивать критику на собраниях. Уже два месяца капли вина во рту не было и не будет. А то ведь только и слышишь: хороший производственник, но приходит на работу выпивши. Я себе и сказал: «Человек ты или скотина, чтоб над тобой люди смеялись?» А ты чего ж не обедаешь?

— Да я не голоден. Вечером в Буковице у нас было торжество по случаю первых ста метров, пройденных в обоих направлениях. В одном даже больше — метров сто двадцать будет. Так вот устроили вечеринку. Чего там только не было! Даже шашлык.

Спас довольно покрутил головой, а его курносый нос, казалось, еще вдыхал приятный запах.

— Столовую у вас открыли?

— Давно. Интересно у нас получается. Сначала ничего не было. Работа совсем не двигалась. На курсах учились, водопровод прокладывали, готовились, организовывали. Проходит месяц-другой, а до настоящего дела не доберемся. Я приуныл даже. А инженер Евтимов говорит: «Ничего, что сейчас медлим. Подготовка — важное дело. Потом перегоним тех, кто в туннеле работает». И вот наконец взялись, и работа пошла, как по маслу. Понимающий наш инженер, дело хорошо знает. Теперь его все признают, не то что раньше.

— А у нас опять не ладится. Три месяца все одну трубу чинили. Я хотел в село уйти, сейчас там помочь нужно. Но как я тут брошу? Ведь мы парторгу обещали, что никто не уйдет, пока не наладим. Неудобно как-то.

— Да, я тоже подумывал уйти ненадолго. Жена одна осталась хозяйничать. За что ей там сначала приняться? Трудодни вырабатывать или за детишками смотреть?

— Значит, и ты в село не пойдешь?

— Как же уйти? — сказал Спас, проводя рукой по жестким русым волосам. — Разве что когда наладим работу, а сейчас очень трудная пора. Мягкая глина, крошится, как брынза. Потом, инженер говорит, примемся за скалу. Может, тогда удастся ненадолго съездить. Я им письмо написал. Только что послал. А сердце все болит: как там хозяйство? Во сне вижу наше поле. Теперь оно в кооперативе.

— Внимание! — раздался голос из громкоговорителя. Все замолчали. В этот час радиоузел сообщал, кто отличился за прошедшую неделю.

— Ишь, опять бригада Момчила!

— Это хорошо, — сказал Спас. — Но почему о нас, с Буковицы, никогда не говорят? Ребята порадуются, когда о них скажут. С большой охотой работают, не хуже ударников.

— Пусть работают, это им зачтется.

— Зачтется-то, конечно, зачтется, да обидно. Мы там на шахте совсем оторваны, на нас внимания никто не обращает.

Дурхан уже хотел уходить, но остался послушать сообщение. Когда упомянули их бригаду, он покраснел и опустил голову, хотя никто и не смотрел на него. Их часто хвалили, и он каждый раз радовался. Да и как не радоваться? Кем был Дурхан, пока не пришел на стройку? Кто о нем слыхал? Он рано остался без отца и не смог даже выучиться читать и писать. А теперь он и читать умеет, и специальность у него есть, и каждый его знает и уважает. В газетах о нем писали, даже в Советском Союзе. Но порой ему бывало очень грустно. Особенно с тех пор, как к Ивану Ушеву приехала жена. Халиме никогда бы не решилась на это. Да и мать не пустит. А он показал бы ей, где работает, рассказал бы, как он первый перекрывал реку. Пусть видит, какие чудеса они совершили.