Омар Кабесас - Горы высокие...

Вот такая она у нас, Адольфина.

— Да это я так, это я за тебя и твою маму переживаю. Хоть бы такого горя, как тогда, у нее больше не было. Ты же знаешь, что радуюсь я не столько тому, что ты нам помогаешь, сколько тому, что ты с нами. Больше ни слова о горе не скажу. Ныне всякое случиться может, никому не заказано, даже в своем собственном доме.

И пока я это говорю, она сидит себе на камушке, поджав ножонки так, чтобы юбочка их прикрывала. И все лущит и лущит маис, а сама улыбается, совсем как ребенок. Ну прямо майский цветочек на стебельке зелененьком. По взгляду и по манере разговаривать Адольфина на Хосе похожа. В словах ее слышится уверенность, и чувствуется, что характер у нее сильный.

— Бабушка, хочу когда-нибудь взять тебя в Илобаско, чтобы ты другим воздухом подышала. Как тебе кажется, нужно с дочкой и внуками повидаться? Вот заработаю на уборке кофе и увезу тебя.

Всегда она шутит. В жизни своей я дальше Чалате не была. Помилуй господи.

С тех пор как я себя помню, наше Чалате всегда было таким. Тихое селение без больших, если не считать домашних, забот. Воровства, а тем более преступлений тоже не было. Моя мама, Рубения Фуэнтес, говорила, что местечко это спокойное, что последний раз здесь человека убили сорок лет назад, когда она еще девочкой была маленькой.

«Поехал сюда один паренек работу искать. А какая у нас тут работа? — рассказывала мама. — Наконец ему что-то удалось подыскать. Начал он работать, но не прошло и месяца, как нагрянули власти и схватили его. Сказали: враг демократии. Интересно, что они имели в виду, если человек этот вел себя тихо, никогда ни с кем не ругался. Единственно, к чему они могли придраться, так это к тому, что у него было ружье и что он охотился на голубей и телескуинтле [12] Грызун размером с кролика, обитающий в пещерах Центральной Америки, мясо его съедобно. ».

Моя мама хорошо помнила этого белокурого, высокого, как кокосовая пальма, человека, у которого из-за спины постоянно выглядывал ствол ружья. Ну а поскольку документов у этого человека не оказалось да он еще и не подчинился, сопротивлялся, его тут же и прикончили.

«Никогда не забуду, как били его остервенело, будто душу отводили», — говорила моя мама.

«Почему же они такие злые, мама?» — спросила я.

«Об этом знает лишь Иуда. Верно только то, что и ты понимаешь: с властями шутки плохи», — вздохнула она.

«Но вы же мне говорили, что он никому ничего плохого не сделал? Только охотился?» — продолжала я спрашивать.

«Вот в том-то и дело, что властям и такой зацепки нельзя давать. Они должны бдеть, им за это платят, А жалованье оправдывать нужно».

«Но им платят не за то, чтобы честных людей убивали, и не за то, чтобы из-за каждого пустяка стреляли!» — возразила я.

«Ох, доченька, тогда для чего же им дают эти здоровенные, будто колья, винтовки? Чтобы стрелять из них, дочка, чтобы стрелять! Вот для чего! Если они стрелять не будут, то молва пойдет, что власти ни на что, кроме парадов, не годятся…»

Говорят, что тот человек тут же и скончался. Точно известно, что жители селения в это дело не вмешались, потому как в то время власти зверствовали — слишком много недовольства было.

«Индейцы восставали, а этого власти не хотели допустить, даже если бы пришлось перебить здесь всех до единого, — говорила мне мама. — Это было сразу же после тридцать второго года [13] В январе 1932 г. в Сальвадоре вспыхнуло народное восстание под руководством коммунистов. Реакционная диктатура генерала Эрнандеса Мартинеса, захватившего власть, жестоко расправилась с повстанцами: около 30 тыс. крестьян, рабочих и студентов было убито, погибли почти все руководители компартии, в том числе был расстрелян национальный герой Сальвадора Агустин Фарабундо Марти. . Ты не представляешь, какое страшное то было время! Даже открытку со святым нельзя было иметь. Считали, что на обратной стороне не молитва, а коммунистические лозунги напечатаны. Вот и пришлось нам сжечь пресвятую богородицу, святого младенца из Аточи и даже самого Христа Спасителя».

Помню, я согласилась тогда, что, действительно, жуткое было время.

«Всхлипнуть боялись, — продолжала она. — Не поверили бы, что просто по человеку плачешь. Тут же заподозрили бы, что это убит твой родственник-коммунист. Больше сорока тысяч христиан погибло в те времена».

Я ее спросила: а как же удалось спастись ей и моему отцу? И она объяснила мне, что в Чалате не было кофейных плантаций, рабочих мало, потому и не было выступлений и никто в этих краях не бунтовал. Тогда я сказала, что им повезло.