Герман Кант - Остановка в пути

Расстался я с польской железной дорогой самым нелепым образом: из проезжающего мимо поезда белорусы или украинцы — они возвращались на родину — швырнули мне что-то, угодив в голову, оказалось, как я узнал впоследствии, круглый и закаменелый хлеб.

Вот что получается, если у человека возникают добрые намерения и он, к примеру, решает: эти бедолаги на путях наверняка жрать хотят, а у нас осталась черствая буханка! И если он при этом не припомнит физические законы, к примеру, что полуторакилограммовый хлеб, вышвырнутый из движущегося поезда в направлении движения, получает на мгновение скорость названного поезда и, попадая в неподвижный предмет, производит действие значительно более сильное, чем можно ожидать от каких-то несчастных полутора килограммов.

Меня, вот уж точно, будто обухом по голове хватили, да еще, как назло, я был наголо обрит; тут сразу все увидели, где у меня лопнула кожа, и все увидели также, что мне при этом повезло: снаряд попал в лоб не под прямым углом, угол был тупой, и это смягчило удар.

Но силы удара хватило, чтобы надорвать мне скальп и чтобы я на какое-то время потерял ориентацию, ее хватило на глубокую рану и сотрясение мозга, но, главное, всего вместе хватило, чтобы отправить меня обратно в проклятый лазарет.

Кто-то из наших ремонтников, оказавшись порядочным человеком, отломил и для меня ломоть того хлеба и сунул мне его за пазуху; ну, всех полутора килограммов тот ломоть не весил, он был, если помраченная память мне не изменяет, примерно с кулак величиной, однако дежурный санитар, которому я его отдал — меня самого сил нет как тошнило, — ничуть не церемонясь, взял его, а меня положил на удобное место.

Думаю, маленькая врачиха и правда обрадовалась, снова встретив Нибура из Дитмаршена; а как она сшивала мою голову, я даже не почувствовал, и запомнился мне из всей той передряги только сон, который точно по кругу крутился: Эрих из Пирны прочел мне курс истории кино и не только пересказал множество сцен, в которых встречались поклоны, но и разыграл их передо мной, а я пытался доискаться, из какой же сцены собезьянничал свой дурацкий лакейский поклон тот железнодорожник.

Знаю, сны многое преувеличивают, но никуда не денешься — почти в каждом фильме встречаются поклоны. Я все их видел.

Поклон придворно-церемонный; более чем сдержанный кивок двух враждующих помещиков; благонравный поклон на уроке танцев перед безмозглой гусыней; холопский — после щедрого подарка на крестины; приветственные поклоны палача и осужденного на эшафоте; изъявление благодарности со звездой на шее; расшаркиванье служки; торопливо-смиренный поклон служителя муз; можно еще пасть на колено, из благоговения, из страха, из всепоглощающей любви, перед могилой, и пред алтарем, а также перед дуэлью; выражать поклон может как преданность, так и коварное лукавство.

Я видел, как склоняются маршалы перед монархами, матроны — перед малолетними наследницами престола, матросы перед в дымину пьяными собутыльниками, поэты перед в дым пьяными аристократами, поэты перед шляпницами, поэты перед талантливым стихотворением.

Я видел, как расшаркиваются представители всех классов, всех возрастов, всех сословий и слоев общества, самых разных должностей и профессий, и всех этих людей — вот что в конце-то концов было истинной напастью — всех изображал владелец извозчичьего двора из Саксонии по имени Эрих.

Правда, в кадрах моих киновидений роли словно бы исполняли настоящие актеры: Ганс Мозер, обманутый скромный музыкант, покоряется, но замысливает недоброе; Гэри Купер приглашает дочь полковника на танец, думая о притаившихся неподалеку индейцах; Лилиан Харвей приседает в глубоком реверансе перед великой княгиней, косясь на обтягивающие рейтузы ротмистра Вилли Фрича; у То́лстого тоже обтягивающие штаны, и когда он учит Тонкого [23] Известные англо-американские комические актеры Оливер Харди и Стэнли Лаурел. , как кланяются при дворе, то штаны не выдерживают, — но Ганс Мозер оказывался не Гансом Мозером, а Ганс Альберс не Гансом Альберсом, и Зара Леандер не Зарой Леандер, а Пат так же не был Патом, как Паташон — Паташоном, и тетя Риттер, и профессор Бартольд Нибур, и даже моя мать, которая играла во многих этих фильмах, оказывались не тем, чем они представлялись; они играли какую-нибудь роль, но их самих тоже играли; их играл всегда Эрих из Пирны, что на Эльбе.

Врачиха успокоила меня, когда я пожаловался ей на жуткую путаницу в моем мозгу, объявив, что мое сумасшествие вполне нормальное, а так как она считала меня внучатным тезкой ученого-историка, то говорила со мной о моем сотрясении мозга только как о commotio [24] Сотрясение мозга (лат.) . .