Дмитрий Бавильский - Несовременные записки. Том 3

— Не бейте мальчишку. Карл Роза Мария де ля Штейндорфберг-младший по прозвищу капитан Немо — это я.

Таинственный друг Гдыни вышел из своего укрытия, бросил свои револьвер и маузер и сказал:

— Карл Роза Мария де ля Штейндорфберг-младший — это я.

Им надели наручники и бросили в тюрьму.

Двадцать девять лет они сидели там и рассказывали друг другу о своей жизни.

— В детстве у меня был котёнок, которого я любил, но мать выкинула его и сказала, что он потерялся.

— Я не любил пенки, но зато любил рыбий жир.

— Когда я первый раз в жизни подрался и попал кулаком в лицо, меня стошнило.

— Однажды бабушка побила меня валенком.

— Когда я ложился спать, у меня в ухе что-то ухало, от этого страшно смотреть в окно.

— А я видел Юрия Гагарина.

— Я любил строить штабики, залазить на деревья, зарывать клады.

— А я любил лазать по помойкам, курить окурки и шманать мелочь у маленьких.

— В нашем дворе, мы любили играть в искусственную драку. Кто-нибудь притворялся, что его бьют, плакал и орал: «Тётенька, помогите!» Как-то раз мы так «избивали» Мурика, тут выбежала женщина с красивыми ногами в чулках «спасать ребёнка» — и как трахнет меня зонтиком по башке так, что чуть меня не убила.

— Вот в чику я играть не любил. Всегда проигрывал.

— Я не любил футбол, почему-то постоянно хватал мяч руками, и все орали на меня: «Дурак, что ли?»

— А в каком классе ты в первый раз сматерился?

— В шестом.

— Вы ходили ночью на кладбище?

— Да.

— А подсматривали женщин в бане?

— Да.

— Я любил строить из кубиков города.

— Я любил лепить из пластилина солдатиков.

И когда они обговорили всё, они прошли сквозь стену, переплыли море, взобрались на крутой берег…

Вариант четвёртый:

Он проснулся и написал стихи:

декабрь 1984 — 7 января 1985, Свердловск

Отец деспотичный, необщительный, к детям относился чрезмерно требовательно. Мать впечатлительная, обидчивая, часто жаловалась на трудности семейной жизни. Больная была впечатлительной, раздражительной, обидчивой и упрямой.

Что мне делать, Женечка, с этой кухней — тесная: стол (я за ним сижу), шкаф и три несуразных полки, и раковина ещё — столпились, все блеклых тонов, все в несмывающихся ржавых пятнах — тошнота, тошно, Женечка, выскрести, выскоблить бы тебя, ненавистного, из этой кухни, из памяти моей дурацкой — нет, сама же за твой дорогой рукав хватаюсь, назад тяну, в мои убогие луковые запахи, под неровную побелку, царапающую взгляд; что ж ты мучаешь меня, Женечка, сам-то — что же не уйдешь? Я тяну, а ты поддаешься, как вата, такой большой, широкий, еле обхватишь тебя, а ты — как вата, как туман, растекаешься по половицам; весь вечер я смотрю вниз, на них — старые-престарые доски, в какой цвет их красили? И на них тоже лежат тяжелые пятна — Бог знает, как эта ржавчина попадает в дом и есть ли против неё средство. Может быть, ты подскажешь, Женечка, кобель высокообразованный, как мне свести эти расползающиеся пятна — о, понимаю, я научилась угадывать твои ответы: зачем кидаться на то, что неизбежно, вот что процеживаешь ты сквозь шикарные усы, вот чем ты лениво меня одариваешь, самое разумное — с неизбежностью сосуществовать, да и ну её к черту, пусть шебуршит под боком, а ты делай вид, что живёшь сама по себе. Твоя, твоя философия, милый мой! Я просто кожей тебя слышу, я снова и снова тебя втаскиваю на эту обшарпанную кухоньку, где даже тараканы — какие-то опустившиеся и грязные — о, как фарфорово белеют твои грандиозные залысины! Кандидат наук Евгений Орбелиани! Куда с добром. Этот «кандидат наук» прирос к тебе, к твоему огромному телу, над твоей коротковолосой головой витает вальяжный кандидатский дух; «доктор» — было бы не то, сухо и академично, а кандидат наук — это смак!